Татьяна 100 Рожева - Жареное мороженое

Я успела лишь поозираться по сторонам, а меня уже спросили, не желаю ли я напитков, не прохладно ли мне, всем ли я довольна, нет ли у меня тайных желаний и фантазий. Последнее, к сожалению, не спросили, да, и предпоследнее тоже. Это я придумала. Я иногда придумываю. Еще я придумала задержаться среди вип-людей и понаблюдать за ними. Водитель с героическим именем Артур подождет. Это его работа. А мне комфортно в вип-зале аэропорта Х.

Изобразив царскую осанку, я огляделась вокруг не с испуганной ненавистью, как златозубая жительница Быдлякино на экскурсии во дворце, а как надлежит озираться вип-даме – с равнодушной небрежностью.

Вдоль стены располагались мини-кабинеты с мониторами, телефонами и уютным светом настольных ламп, где вип-человек мог уединиться.

Я заняла такой кабинет, открыла свой e–mail и принялась удалять из папки «Входящие» теплые письма от тех, кто тоже старался угадать мои желания и потребности.

Нет, я не желала заговорить по-испански за три недели, оформить кредит без поручителей за три часа, познать психологию мужчины за шестнадцать тысяч рублей под руководством перезрелой толстухи и увеличить член за одну процедуру. Вот если бы заговорить по-испански за три часа, познать психологию мужчины за одну процедуру, одновременно увеличивая член без поручителей и толстух. Но это не предлагалось.

Перестав клацать маникюром по «клаве», я услышала странные звуки. К сообщениям об улетах и посадках примешивались тихие чмоки и фразы на кажется французском языке, доносившиеся из кабинета впереди.

Над перегородкой, отделявшей кабинеты, виднелась макушка с густыми черными волосами и редкой сединой. Лет такой макушке могло быть от тридцати до семидесяти. Почему? Моложе тридцати – вряд ли седина в макушке, а старше семидесяти –вряд ли макушка с волосами. Логично? И макушка эта принадлежала мужчине – от нее исходила мужская основательность. Гендерная гипотеза требовала доказательств, и я стала их собирать, скользя взглядом по периметру дубовой перегородки, отделяющей нас с «изучаемым объектом».

С ее западной границы высовывался локоть в сером мужском пиджаке, укреплявший доказательную базу, но не убеждающий окончательно. Такой локоть могла высунуть и какая-нибудь бизнес-леди. Продолжив изыскания, я отклонилась влево, как часовая стрелка, вернувшаяся после двенадцати к одиннадцати, и увидела серую брючину и щиколотку в шелковом носке в тон ботинку из крокодиловой кожи. Скосившись до десяти и, с риском остеохондроза, до полдесятого, я разглядела смуглую выбритую скулу, левое ухо с золотой душкой очков и глубокомысленный надбровный валик. Сомнений не осталось! За перегородкой – действительно мужчина!

Я сдвинулась на край сиденья и снова скосилась на полдесятого, чтобы разглядеть источник чмокающих звуков и фраз на кажется французском языке. Их источал монитор, в который, не отрываясь, смотрел мужчина в золотых очках и крокодиловых ботинках. На мониторе шло кино. Кино порнографическое. Над жанром произведения размышлять не пришлось. Сцена фильма изображала обнаженную женщину, лежащую на столе в позе праздничной дичи – с согнутыми в коленях, раздвинутыми ногами и откинутой назад головой. Пятеро обнаженных мужчин совершали с ней «действия развратного характера». Один – возле лица, второй – между ног, третий и четвертый возле рук, пятый, в колено-локтевой позе стоял над ней на том же столе. И тоже не скучал. Окружающие стол обнаженные зрители обоего пола живо переживали происходящее, произнося те самые фразы на «кажется французском» языке. Пятерке ритмичных мужчин было не до разговоров. Они напоминали команду поваров на состязании «лучший по профессии», шпигующих дичь на время. Зрители выкрикивали им одобрительные возгласы, типа «давай, давай, мы верим в тебя, у тебя получится». Сама же дичь, когда ее рот ненадолго освобождался, произносила по-французски «oui…oui…oui…», больше напоминая домашнее млекопитающее семейства поросячьих, чем дикое водоплавающее.

Никаких других действий на мониторе не происходило, но мужчина неотрывно следил за развитием сюжета сквозь золотые очки.

Я тоже залипла в важнейшем из искусств, как муха в свежей надписи «осторожно, окрашено», и не могла не отметить, что играли актеры убедительно, даже те, которые выкрикивали «давай, давай, сделай ее…» Кажется, я стала понимать по-французски…

Когда краска возбуждения подсохла и ко мне вернулась способность формулировать, я немедленно это сделала: «Успешный мужчина, видимо, бизнесмен, в вип-зале аэропорта смотрит жесткое порно, не смущаясь тем, что его могут застать за этим занятием, узнать, в конце концов. Кабинеты закрыты с трех сторон, но любой мимо проходящий при желании легко оценит интеллектуальные запросы бизнесмена в крокодиловых ботинках. А ему настолько интересно, что ничто не удерживает его от этого занятия!