Алексей Левин - Больше боли. Книга 1. Татуировка

– Артем. – Мы подарили друг другу довольно безразличные улыбки. Антон жестом пригласил меня в комнату. Я вошел, снова благоговея от атмосферы иностранных языков и крутизны. – Блин, я не думал, что ты уезжаешь на выходные. Хотел, чтобы ты мне какую-нибудь книгу по устному переводу одолжил. У тебя же по любому есть? Ну или может какие-нить тексты самые базовые?

– Так это… – Он закинул свои вещи в рюкзак. – Я такого не держу, вообще-то. Хватает того, что в универе дают. А что у тебя случилось? Проект задали?

– Ну, нет, вообще-то. – Я не знал, куда мне поместить себя в этом храме переводчика, и поэтому остался бледной тенью у стола. – Просто обнаружил, что в устном синхронном я абсолютный ноль. Надо исправляться.

– А-а. – Он облачился в черное полупальто. Его девушка тоже оказалась в черной блестящей куртке. – Так устный синхронный это вообще ерунда, если тренироваться каждый день. Приходи, когда я приеду, че-нить соорудим.

– Да? – У меня дыханье сперло от такой щедрости. Сам сенсей предлагает мне свои бесценные уроки. – Клево! Спасибо, чел, ты мне так помог.

– Да ладно, че ты. – Он усмехнулся, натягивая увесистые берцы. – Надо помогать братьям нашим меньшим.

Я ушел в свою комнату просветленный и успокоенный, хоть и сопровождаемый звонким, глупым смехом его подружки Лины. Моя жизнь казалась мне раем, хоть я и влачился босиком по липкой грязи, то и дело натыкаясь на камни.

Паша, как и я, жил далеко, и поэтому все выходные мы с ним проводили вместе. Нет, не как педики. Под словом «вместе» я понимаю, что мы видели друг друга утром и перебрасывались парочкой фраз, когда вдруг пересекались днем или вечером.

Я вернулся в комнату. Паша сидел на своем альфа-стуле за компом и молча протягивал мне мой разламывающийся от мелодии звонка мобильник. Это был папа. Он поздравил меня с наступающим днем рождения (завтра), и сказал, что послал мне денег на следующий месяц и на подарок. Просто мой отец очень прагматичен – поэтому мы всегда дарим друг другу деньги на все праздники, убеждая себя и окружающих, что лучше подарка, чем от самого себя, тебе никогда не получить. Поэтому этим же днем я снял все деньги с карточки и пошел в тату-салон.

Я до сих пор не могу себе полностью и до конца объяснить выбор татуировки. Видимо, это все была девушка Антона. Не могу сказать, что она мне так уж и понравилась с первого взгляда, но этот рентгеновский снимок на ее футболке так и встал у меня перед глазами, когда я засел с журналом эскизов в салоне. Место для татуировки я уже давно надумал, а вот трудности с рисунком кое-какие были.

Я лег на предложенную кушетку. До этого я никогда не делал себе татуировок. Я никогда не выщипывал себе брови, или прокалывал губу, или делал пирсинг в соске, или приклеивал к тощим ляжкам куски с воском, а потом их отдирал, или выдавливал прыщи у косметолога. Скажем так, я в принципе не был подготовлен к каким-то легким преобразованиям своего тела. И когда жужжащая игла коснулась моего невинного тела, меня поразила ужасная догадка: это больно!

Почему-то, думая о татуировке, я никогда не осознавал, что она наносится путем микро-прокалываний кожи. Я бы даже сказал, я не отдавал себе отчета в том, что, по сути, татуировка есть жесткое вмешательство в благополучную жизнь моего кожного покрова. Когда я представлял на своем теле татуировку, процесс ее приобретения казался мне чем-то средним между рисованием акварелью и визитом к парикмахеру. Я никогда не представлял себе боль. Я представлял красивый, профессионально законченный результат боли.

Возможно, именно так размышляют о будущем ребенке матери. Ведь они не думают о боли, о каком-то монстре, бултыхающемся в животе, о процессе низвержения некоего одушевленного существа, о крови, разрыве тканей, йоде и тому подобном. Они представляют детский смех, маленькое тельце, они даже испытывают к этому любовь, и готовы пойти на все, вплоть до вживления в их организм неизвестной спермы, чтобы получить конечный продукт.

Поэтому могу с уверенностью сказать, что, когда я, вздрагивая от каждого прикосновения одежды к моему изувеченному участку кожи, шел в общагу, я чувствовал себя матерью чего-то, что должно было в скором времени стать частью меня.

Пашу я застал в том же положении, в каком и оставил. Только теперь он лежал головой на столе и отсутствующим взглядом смотрел в стену. На голове были большие наушники с оскалившимся Пикачу.

– Хай. – Сказал я, осторожно высвобождаясь из куртки. – С тобой чего?