Маркиз де Сад - Философия в будуаре, или Безнравственные учителя (Другой перевод)

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Возможно ли зайти дальше?

ЭЖЕНИ. Да, да, еще как! Я так себе мыслю: не внушала ли ты мне, что самыми восхитительными умственными впечатлениями мы обязаны своей фантазии?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Действительно, я это утверждала.

ЭЖЕНИ. Отлично! Значит, давая волю воображению и позволяя ему преступать любые границы, предписанные религией, стыдом, человеколюбием, добродетелью, так называемым долгом, мы, тем самым, добиваемся неистового буйства фантазии, не так ли?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Именно так.

ЭЖЕНИ. Получается, накал нашего возбуждения зависит от степени свободы нашего воображения?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Нет ничего справедливей этих слов.

ЭЖЕНИ. Раз так, то чем больше встрясок и неистовых волнений мы желаем испытать, тем больший простор следует предоставить нашему воображению, направив его по самому непредвиденному пути... Соразмерно с обогащением ума усилится наше наслаждение, и вот тут-то...

ДОЛЬМАНСЕ ( целуя Эжени ). Восхитительная крошка!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Наша озорница делает успехи, и в такое короткое время! А известно ли тебе, милочка, куда заводит намеченная тобой дорожка?

ЭЖЕНИ. Прекрасно понимаю, о чем говорю, ты предписала мне разрыв всяческих пут, и я догадываюсь, до чего можно дойти.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. До преступлений, маленькая разбойница, самых страшных и самых темных преступлений.

ЭЖЕНИ ( тихим прерывающимся голосом ). Но ведь ты уверяешь, что преступлений не существует... и потом, это просто для разгорячения головы, а не для совершения.

ДОЛЬМАНСЕ. Все же приятно порой исполнять то, что намечаешь.

ЭЖЕНИ ( краснея ). Значит, для совершения... Не хотите ли вы, дорогие наставники, уверить меня, что вам никогда не случалось осуществлять то, что вы нафантазировали?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Мне подчас доводилось.

ЭЖЕНИ. Ну наконец-то!

ДОЛЬМАНСЕ. Какая сообразительная!

ЭЖЕНИ ( продолжая ). Признайся же, что именно ты замыслила и что после этого предприняла.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ ( запинаясь ). Как-нибудь, Эжени, я поведаю тебе историю своей жизни. А сейчас лучше нам перейти к просветительству... Иначе ты вытянешь из меня такие откровения...

ЭЖЕНИ. Ладно, вижу, ты любишь меня еще не настолько, чтобы раскрыть свою душу; но ничего, я дождусь назначенного тобой срока; вернемся к прерванному разговору. Скажи, дорогая, кто тот счастливец, которого ты удостоила чести стать хозяином твоих первинок?

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. Мой брат; он обожал меня с детства; еще в юные годы мы частенько забавлялись, не достигая конечной цели; я пообещала отдаться ему, как только выйду замуж, и сдержала слово; к счастью, супруг мой так ничего и не повредил, так что брат сорвал всё. Мы до сих пор продолжаем нашу интрижку, ни в чем друг друга не стесняя; каждый окунается в восхитительную пучину разврата на стороне; мы оказываем взаимные услуги: я добываю для него женщин, а он знакомит меня с мужчинами.

ЭЖЕНИ. Прекрасно устроились! Но разве инцест – не преступление?

ДОЛЬМАНСЕ. Как можно называть преступными задушевнейшие союзы, предписанные и освященные самой природой! Поразмыслите хоть немного, Эжени: после неисчислимых невзгод, перенесенных земным шаром, могло ли человечество заново воспроизвестись, не прибегая к кровосмесительству? Не находим ли мы множество тому подтверждений даже в книгах, почитаемых христианами? Какое иное средство, кроме инцеста, способствовало бы продолжению рода Адама и Ноя? [2]Поройтесь в документах, изучите людские нравы: в самых различных странах вы обнаружите дозволенный инцест, кое-где даже принимались мудрые законы о кровосмешении как способе укрепления семейных связей. Любовь, как известно, возникает вследствие сходства душ, разве не очевидно, что наивысшее слияние душ достигается именно в отношениях брата и сестры, отца и дочери? Вытеснением инцеста из свода наших нравственных устоев мы обязаны неразумным политикам, опасающимся чрезмерного усиления отдельных семейств; но не до такой же степени мы ослеплены, чтобы принять чьи-то мелкие интересы и амбиции за всеобщие законы природы; спросим у собственного сердца: именно к нему я отсылаю наших педантов-моралистов; обратимся к священнейшему из органов – и признаем: нет на свете ничего нерушимее внутрисемейных плотских уз; довольно ложных иллюзий относительно истинных чувств брата к сестре и отца к дочери. Напрасно и в том, и в другом случае прикрываться маской узаконенной нежности: речь идет о неистовой страсти, вложенной в их сердца природой. Прочь страхи – удвоим, утроим число упоительных кровосмесительных связей, удостоверяясь вновь и вновь: чем ближе родство с вожделенным предметом, тем ярче наслаждение.