Виталий Протов - Любовные похождения барона фон Мюнхгаузена в России и ее окрестностях, описанные им самим

Я прискакал раньше полудня – нетерпеливо гнал своего послушного коня. Оставил его у перевязи и пошел к Эрмитажному домику. Но и Фикхен не заставила себя ждать.

Она появилась вскоре после меня со стороны дворца, закутанная в лисью шубу. Оглянулась – не идет ли кто следом, отомкнула дверь домика и подтолкнула меня внутрь. Так мы с ней впервые оказались наедине.

Если читатель ждет от меня сладострастных подробностей нашей встречи (или последующих встреч), то его ожидания будут обмануты. Одно дело мои амурные похождения с разного рода девицами и матронами, и совсем другое – с Фикхен, которой было суждено стать самодержицей российской, перед которой трепетали и которой поклонялись. Разве мог я представить себе что-либо подобное, увидев много лет назад озорную девчонку в Штеттине? Ах, какие немыслимые повороты совершает судьба!

Фикхен в любви была жадной и неуемной. Сколько раз приходилось мне прикрывать ладонью ее рот, чтобы на ее страстные крики не сбежались бы не только дворцовая прислуга, но и жители ближних и дальних домов. Один раз она чуть не откусила мне палец, и я с тех пор носил шрам от ее зубов, объяснив его происхождение Якобине и своим товарищам-офицерам как последствие нападения янычара во время атаки под Изюмом.

Трудно быть возлюбленным великой княжны, за которой присматривают десятки глаз – эти, увидев соринку, мигом превратят ее в бревно. Потому нам приходилось проявлять осторожность. Но будь ты хоть трижды осторожен, случайности подстерегают тебя повсюду: то нахальная служанка войдет, не постучавшись, то лакей смерит подозрительным взором. Мы-то знали, что все они наушничают Ее императорскому величеству. Нет, не ей напрямую, а посреднице, которая всех выслушивает, а потом докладывает Елизавете Петровне то, что считает важным и нужным.

И вот обстоятельства сложились так, что мы оба – и я, и Фикхен – решили, что мне лучше на время оставить Петербург, тем более что и предлог для этого нашелся подходящий – в 1746 году моя рота в составе нашего кирасирского полка была передислоцирована к южным границам, чтобы не вышло от турок или крымского хана никаких неожиданностей. А после сырого и холодного Петербурга солнечный юг, хотя и лишенный многих завоеваний цивилизации, может показаться привлекательным.

Моя рота расквартировалась в живописном сельце на берегу реки, и поскольку солдат здесь особо не отягощали службой, то и офицеры вели образ жизни более чем свободный. Хозяева нас привечали, потому как нам выделялось неплохое содержание на постой, и они в обиде не оставались.

Дочь моих хозяев была девицею лет семнадцати, довольно привлекательной и как раз в моем вкусе – при теле, и я сразу же стал выказывать ей свою симпатию. То намеренно сталкивался с ней в тесном коридорчике, то сидел в саду, поедая ее взглядом, пока она занималась хозяйственными делами, то отправлял ее с мелкими поручениями, а потом задерживал у себя в горнице.

Наконец я стал замечать, что она отвечает мне взаимностью: протискиваясь мимо меня в тесном коридоре, делает это с деликатной неторопливостью; в саду, чувствуя на себе мой взгляд, старается подать себя в лучшем виде; оказавшись в моей горнице, вовсе не торопится покидать ее, а рада перекинуться со мной словечком-другим.

Ее отец, пожилой казак с отвислыми усами, вел образ жизни философический, то есть целые дни просиживал на лавке во дворе, созерцая мир и время от времени разражаясь откровенностями, которые вполне могли претендовать на место среди философских изречений знаменитых мудрецов античности. По причине своей витиеватости они не всегда были доступны простым смертным и даже мне, но иногда мне все же удавалось по достоинству оценить его мудрость. Так, например, я слышал его боговдохновенный голос, когда он изрек: «Земля есть низ, а небо – верх». Простота и в то же время безусловность этого открытия поразили меня, как и его сентенция касательно смены времен года: «Весна сменяет зиму, чтобы ее сменило лето». Жаль только, что откровения такого рода посещали его довольно редко – иногда два-три дня созерцания требовалось, чтобы разродиться одной мудростью. Впрочем, мне это оказалось на руку: старик был вечно погружен в свои мысли, мать девицы с утра до ночи занималась хозяйством – коровами, свиньями, садом да огородом, так что препятствий к осуществлению созревших у меня планов не предвиделось.