Виталий Протов - Любовные похождения барона фон Мюнхгаузена в России и ее окрестностях, описанные им самим

Потом подожгли большой костер. Пламя от него взметнулось высоко в небо, сухие дрова хорошо схватились, но скоро костер осел, и, когда от него осталась лишь кучка тлеющих углей, парни с девками принялись прыгать через него и разбиваться на пары, а потом направляться к реке. Сразу стало ясно, что девок в этой деревне больше, чем парней, потому что два-три десятка их остались у костра петь свои песни, тогда как парней для них не находилось.

У реки пары поскидывали с себя одежду и бросились в воду, некоторое время они с визгом и криками возились в воде, плескались, плавали, а потом стали выходить на берег, и тут началась самая занятная часть празднества.

Их любовные игры становились все более активными, и наконец началось всеобщее совокупление. Пары, насладившись друг другом, меняли партнеров и продолжали эту неистовую любовную игру. Не знаю, можно ли это было назвать свальным грехом, но в любом случае у меня вдруг пропало желание оставаться лишь зрителем этого действа.

Я подошел поближе к костру, где, завидев меня, от хоровода отделились два премиленьких создания, они схватили меня за руки, и мы втроем побежали к реке. Девицы быстро скинули с себя сарафаны и кофты, а мне пришлось повозиться, отстегивая ремешки нагрудника и прочие рыцарские атрибуты, которые были неизменной частью моего одеяния. Девицы проявляли нетерпение, помогая мне, если я слишком долго мешкал с каким-либо из ремней или перевязью. Наконец я предстал перед ними в костюме Адама, и по их раскрасневшимся мордашкам было видно, что ожидания их я не обманул.

Мы стали миловаться и обниматься, не переходя пока к последней стадии любовной игры, и вдруг раздался топот быстрых ножек и мимо нас к обрыву пробежала одна из девок, оставшихся без пары у костра (как я выяснил уже позднее, она сильно закручинилась от одиночества, глядя на происходящую оргию, и, не выдержав навалившейся на нее тоски, решила покончить с собой, утопившись в той самой реке, которая для других в эту ночь была источником многих радостей). Она сиганула с обрыва – только мы ее и видели. Раздался плеск воды, а потом – тишина. Другие, увлеченные своими занятиями, не заметили сего происшествия, я же, не выпуская из рук двух своих девиц, пододвинулся к обрыву и увидел, что несчастная лежит на дне – вода в реке была такой чистой и прозрачной, что даже в сумерки можно было видеть на большую глубину – и пускает пузыри.

«Еще минута-другая, и ее уже ничто не сможет спасти», – подумал я, испытывая к ней искреннее сочувствие.

Рыцарский кодекс чести не позволял мне бросить двух уже прилепившихся ко мне девиц, а потому я решил действовать так, как действовали бы в этой ситуации мои предки, ни разу не показавшие спину врагу и не сдавшие ни одной любовной схватки. Пусть наша родовая фамилия и Мюнхгаузены, что означает «монаший дом», однако женоненавистничеством наш род никогда не отличался (к тому же мне известны монахи, которые могут дать сто очков вперед любому записному любителю женских прелестей), и я, следуя славным традициям предков, прыгнул с обрыва, прижимая к себе двух обнаженных дев, которые отчаянно вскрикнули, но при этом лишь теснее прижались ко мне. Прыгая с обрыва с двумя девами, я, однако, не представлял себе, каким образом буду спасать несчастную утопленницу – ведь обе руки у меня были заняты. Но я даже не задумывался об этом – действовал по наитию и подчиняясь рыцарской природе. По наитию же пришло ко мне и решение сей трудной задачи. Впрочем, трудной она была бы для кого-то другого, но не для барона фон Мюнхгаузена, который соображал быстро и находил решения в самых немыслимых обстоятельствах.

Уходя под воду, я уже знал решение. Оно пришло логическим путем, простое, как арифметическое действие по сложению однозначных чисел. Если хватательные инструменты, которыми меня наделила природа, заняты, то остается воспользоваться тем, что остается. И потому, поднырнув с нужной стороны, я подцепил утопленницу тем органом, который у меня, к счастию, еще был не занят. Причем подцепил за то самое место, которое ему более всего и подходило по форме (о размерах умолчу, скажу лишь, что ответный орган, имеет, как известно, способность практически к неограниченному растяжению, а потому особых препятствий к осуществлению этого возникшего у меня по наитию плана я не встретил).