Виталий Протов - Любовные похождения барона фон Мюнхгаузена в России и ее окрестностях, описанные им самим

Мое внимание тогда привлекли странного вида животные: по стати похожие на коней, но обладающие коровьими рогами и огромным выменем, чуть не волочившимся по земле.

Завидев их, мой конь радостно заржал, и они, отозвавшись мычанием с высокими конскими нотками, радостно поскакали ему навстречу. Вымя мешало им скакать быстро, раскачиваясь между ног, как ядро каторжника. Наконец они подскакали к своему папаше и принялись тереться мордами о его потные бока. Мой конь отвечал на их ласку, привскакивая на дыбы. Делал он это осторожно, чтобы ненароком не выбросить меня из седла.

Мой давний знакомый, тот самый мудрец-помещик, с которым я пять лет назад пил медовуху, по старой дружбе уступил мне пару этих животных, которых в деревне называли муконями, недоумевая, откуда взялась у них сия живность. Нам же в полку мукони очень пригодились: с одной стороны, они, на радость кирасирам нашей роты, давали жирное молоко, а с другой – их можно было в случае нужды использовать как тележных коней и даже боевых единиц, поскольку один вид рогатых животин, пусть хоть и с выменем, обращал врага в паническое бегство.

Подстерегала меня здесь и другая неожиданность. У лесной опушки вблизи села я увидел стайку мальчишек-одногодков. Все они были на одно лицо – светловолосые, узколобые, со смотревшими исподлобья близко посаженными глазами.

– Вы чьи будете? – спросил я у них.

Самый бойкий ответил, что все они местные, а фамилию носят одну – тут у всех одна фамилия, по названию деревни: Дорожкино. Так что все они зовутся Дорожкиными.

– А родители-то у вас кто? – спросил я.

Тот же мальчишка ответил:

– Мамки-то у нас разные, а родились мы все от одного заезжего енерала, наши мамки ему постелю у барина стелили, вот и вышел грех.

Я вытащил из кармана конфекту и дал мальчишке. Тот зажал ее в потном кулачке и волчонком посмотрел на своих единокровных братьев.

Я потрепал его по белесым волосам и хотел было сказать: «Ну, беги, сынок», но вовремя сдержался...

Но то было пять лет спустя, а пока я простился с дворовыми девками, мой конь – со своими коровами, и мы поскакали дальше. Меня ждал Петербург. Но до Петербурга случилось со мной еще множество историй, об одной из которых я и намереваюсь теперь рассказать, поскольку события, коим я был свидетелем и участником, поразили меня своей незабываемой красочностью.

На моем пути оказалось еще одно село с радушным помещиком, которого я за давностью лет и вспомнить толком не могу, но вот проведенная в его поместье ночь не идет у меня из памяти.

Уже стояло лето, и, как мне сообщили, прибыл я как раз в ночь на Ивана Купалу, то есть 23 июня. Насколько я понял, Иван Купала – это святой, который у нас зовется Иоанн Креститель, вот только оказалось, что у русских это праздник по большей части языческий, но никак не христианский.

Помещик рекомендовал мне посмотреть сие празднество и по мере сил поучаствовать в нем (сам же он сказал, что слишком стар для таких забав).

Под деревом посреди поляны стояла соломенная кукла явно мужеского пола, о чем свидетельствовал детородный орган немалых размеров. Неподалеку было разложены дрова для двух костров – один большой, другой поменьше. Вокруг них потом и происходило все веселье и пляски. Но в начале празднества прикатили громадную бочку и принесли несколько ковшей. У бочки выбили донышко и, зачерпывая полные ковши содержимого (а содержимым оказался хмельной напиток, вкусом напомнивший мне медовуху), стали передавать их по кругу. После этого празднующие принялись водить хоровод вокруг дерева, под которым стояла кукла. Пелись песни, смысл которых ускользал от меня, а потом один из парней вышел из круга и пнул куклу ногой – та упала, и тогда все стали изображать скорбь и печаль, будто кто-то умер, потащили куклу к малому из костров и под дикие крики подожгли ее. Соломенная кукла быстро сгорела под причитания собравшихся. За этим действом не забывали и о бочке с ковшами.

Суть этого обряда осталась для меня непонятной, но смотреть на происходившее было занятно. Тем более что юбки молодых девок в пляске взлетали высоко, а к ношению панталон в этих местах были не приучены.

Когда с куклой было покончено, вся компания – девки и парни – шумно покружила некоторое время вокруг дерева, где недавно стояла ныне сожженная кукла, а потом отправилась на обрывистый берег реки и принялась кидать в воду заранее заготовленные венки, пучки травы, цветы, крапиву. Все это делалось под припевки о каком-то Ярилле, под звуки рожков, трещоток и других, мне неизвестных, инструментов.