Иван Барков - Лука Мудищев (сборник)

Все облекал в летучий стих.

Но кто же стал твоим соблазном,

С небесных падая высот?

Эрот лукаво подмигнет,

Огнем рассыплется алмазным

И жизнь твою перевернет.

. . . .

А ты его не подымаешь

И, не сводя с него очей,

От жадных уст не отымаешь

Бесчувственной рукой своей.

О чем теперь твое мечтанье?

Смиренной девочки любовь,

И нынче — боже! — стынет кровь,

И что сказать мне в оправданье?

На хуй глаза твои глядят,

Как будто в нем — все совершенство,

Уста упрямые хотят

Его касаться… Вот блаженство!

(О, если б ты, читатель, знал,

Как сей предмет ее смущал!

Об нем она во мраке ночи,

Пока Морфей не прилетит,

Бывало, девственно грустит

И к небесам подъемлет очи.

Запретный плод вам подавай,

А без того вам рай не рай.)

. . . .

. . . .

Как долго я тобой прельщался,

Как мелким бесом рассыпался,

Промчалось много, много дней,

Ужели стала ты моей?

Забыты горестные пени,

Как будто громом поражен;

В какую бездну ощущений

Теперь я сердцем погружен!

Но Боги! Как она чиста,

(А может, это только снится?)

Мой хуй любовью восхитится

И в звуки выльется пизда.

И будут звуки те прекрасны,

И будет сладость их нежна,

Как сон пленительный и ясный,

Тебя поднявший с ложа сна.

. . . .

. . . .

. . . .

Моя любовь, моя золовка,

Небесный свет лазурных глаз,

Во всем мне чудится уловка,

Не счесть затейливых проказ!

Как придвигалась ты игриво,

Как повторяла звонкий стих,

Как мы сближались торопливо,

Так не похоже на других!

Давно подружки-потаскушки,

Чинясь, косятся на нее,

Свет не видал такой резвушки,

Она всегда возьмет свое.

Ах, как она со мной чудесит,

Как отдается мне, шутя,

Как часто своенравно бесит,

Ну точно малое дитя!

Золовка, девочка, шалунья,

В ней все прочту я по глазам,

Когда в постели попрыгунья

Грозит и смертным и богам.

Со мной резвится, словно мячик,

Играет в сердце, как вино,

Где я целую каждый пальчик

И с ней во всем я заодно.

Оставь меня, золовка-душка,

Ан нет! Любого заебет,

В ней все — уловка и ловушка,

А хуй в ее руках игрушка,

Попал я, братцы, в переплет!

Поэт на лире вдохновенной

Рукой рассеянной бряцал,

А вместе с ним актер отменный,

Как призрак сцены незабвенной,

Пустынны долы оглашал.

Вокруг народ непросвещенный

Друзьям бессмысленно внимал.

Поэт:

Зачем я ею очарован,

Зачем расстаться должен с ней,

Когда б я не был избалован

Неверной славою своей,

Когда бы обожатель страстный

Черты волшебницы прекрасной

Рукой безжалостною стер,

С досады, может быть, неправой,

Я б занял ум другой забавой,

Другую бы ласкал мой взор.

Но нет! Мой собеседник милый,

Она влечет нездешней силой!

Актер:

Твоих признаний, жалоб нежных

Ловлю я жадно каждый крик,

Страстей безумных и мятежных

Мне упоителен язык.

Но прекрати свои рассказы,

Беги ее, как от проказы,

В ней нет, признаться, ничего,

Что стоит взгляда твоего.

Поэт:

Я пил и думою сердечной

Во дни былые залетал,

И горе жизни быстротечной,

И сны любви воспоминал;

Быть может, нет в ней ничего,

Что стоит взгляда моего,

Но как, скажи, наперсник строгой,

Теперь идти своей дорогой?

Актер:

А ты прикажешь, петь за ней:

Приди, жених души моей?

Довольно дуть в одну дуду,

Таких с десяток я найду!

Поэт:

Весна, весна! Пора любви,

В моей душе, в моей крови!

На всем желанья отпечаток,

На что, скажи, мне твой десяток?

Актер:

Затем, скажу, что для друзей

В Москве моей не счесть блядей.

А чтоб любовь была по сердцу,

Ты в ласках душу утоли,

На грудь посыпь немного перцу

И влей в пизду стакан шабли.

Поэт:

Не для меня цветут уж розы,

Веселых юношеских дней,

Сдержу ли непонятны слезы,

Когда иду вослед за ней?

Актер:

Для сердца девы нет закона,

Любимой многими — порой

И я под властью Купидона

Ебусь, бывало, чуть живой;

Мой друг, ты силишься напрасно

Сказать, что нет того, что есть…

Поэт:

В толпе утрат до боли ясно.

Куда же мне теперь? Бог весть.

Актер:

Тут пять минут езды отсель,

В бордель, властитель дум?