Мартин Кин - Плохая собака. Как одна невоспитанная собака воспитала своего хозяина

Между нами говоря, я даже не задумывался, что буду делать, когда избавлюсь от собаки. Кажется, мне было все равно. Страшное, пустое, душное утро длилось бесконечно.

В зеркале заднего вида отражался встревоженный оскал Холы. Ей всегда нравилось ездить в машине, но сейчас она чувствовала: что-то не так.

— Все слишком запуталось, — сказал я ей. — Я ничего не могу поделать.

«Ты можешь опустить заднее стекло? — попросила она. — Спасибо!»

— Глория меня ненавидит. Знаешь, что самое грустное? Я ее понимаю. Я заставил ее вытерпеть слишком многое… Не смотри на меня так. Ты тоже хороша. Мы с тобой будто набросились на нее с двух сторон, и… и…

«Не плачь, папочка, — ответила Хола в зеркале. — Так ты не сможешь следить за дорогой».

Я съехал на обочину, выключил мотор и сделал то, чего не делал никогда раньше: отдался глубоким гортанным рыданиям, которые, казалось, вот-вот вывернут меня наизнанку. Хола подвывала с заднего сиденья, поддерживая мои чувства. Через некоторое время мы выдохлись. Я перегнулся через сиденье, обнял собаку, и она в порыве солидарности положила лапы мне на плечи.

«Мы не совсем одиноки, папочка, — сказала она. — Мы есть друг у друга. Верно?»

— Нет.

«Мы удивительные! Я самая немыслимая собака, а ты — лучший человек на Земле!»

— Ну…

«Нам просто нужно доказать мамочке, какие мы хорошие».

— He знаю, Хола. Я должен тебя отдать. Слишком поздно.

«Ты ошибаешься, — сказала она. — Как обычно. Поехали в парк? У тебя есть соленые крендельки? Я тебя люблю!»

Среди неписаных законов собачье-человеческой психологии есть один, гласящий, что абсолютно невозможно долгое время поддерживать состояние вселенского отчаяния, если в пределах досягаемости есть хотя бы один бернский зенненхунд. Глядя, с какой искренней нежностью Хола смотрит мне в глаза (а потом еще более нежно — на проходящего мимо симпатичного ротвейлера), я нашел в себе силы вытереть лицо салфеткой из «Вендис», забытой на приборной доске предыдущим водителем, глубоко вздохнул и решил, что мне нужен план. Какой план, я пока не знал. Но в одном его пункте был уверен: больше никакой выпивки.

— Не понимаю, что я в тебе нашел, — сказал я Холе, выруливая обратно на шоссе.

А правда, что я в ней нашел? Хороший вопрос. Ну, по крайней мере, она чертовски привлекательна. Это объективный факт, который не признает только слепой. Не верите?

Вот, пожалуйста.

У нее большие карие глаза, в которых читается: «Ты тоже прекрасен. Мы можем быть прекрасны вместе. Ты, случайно, не захватил ватрушку?» Роскошная шуба имеет столь насыщенный черный цвет, что почти отливает синевой. Однажды, когда мне было лет шестнадцать, я выкрасил волосы в такой же оттенок. Никогда не забуду момент, когда я вышел из ванной и наткнулся на мать. Она смерила меня долгим взглядом и сказала: «Я так понимаю, нам можно больше не беспокоиться о твоем выпускном вечере».

Лоб Холы прорезает узкая белая стрела. Я знаю, некоторым это не нравится, но, на мой вкус, она придает ей решительный вид. И конечно, загнутый колечком хвост — из тех, что называют «веселыми». Хола несет свой хвост высоко поднятым (могу сравнить с корабельной мачтой) или виляет им в неудержимом восторге. В такие минуты он напоминает триумфальный флаг с белой окантовкой. К слову, у собак такие же чувства, как у людей. Это очевидно. Просто они не стесняются их выражать.

Но самое лучшее в Холе — ее широкая улыбка, которой она делится с окружающими с щедростью распространителя религиозных листовок. Моя псинка приподнимает уголки рта и откидывает голову, наподобие того, как это делают довольные жизнью лошади. Когда она вспрыгивала на кровать между мной и Глорией, мы оба принимались ее гладить, и наша жизнь преисполнялась смысла…

Теперь Хола пристально смотрела через окно на темно-синие воды зимнего Гудзона и многоквартирные дома Джерси.

Как выяснилось позже, в этот момент она медитировала в ожидании теста «Собака — хороший гражданин».

Когда двадцать лет назад Американский клуб собаководства сертифицировал этот тест, некоторые собачники-консерваторы открыто смеялись.

Многие признанные дрессировщики объявили СХГ второсортной, высосанной из пальца версией уже существующих серьезных соревнований, финалисты которых получали титул Самой полезной собаки или Собаки-компаньона, а один пес — наиболее выдающийся — ежегодно награждался как Национальный чемпион по послушанию. На мероприятие пускали только по приглашениям. Теоретически, фавориты соревнований не ограничивались бордер-колли и золотистыми ретриверами, но, как правило, чемпионами становились только они. Ни один бернский зенненхунд еще ни разу не дошел даже до полуфинала.