Стивен Кинг: Плохой мальчишка

Тюрьма была расположена в тридцати километрах от небольшого городка на участке пустынной прерии, там, где ветер дул практически непрерывно. Основное здание, возвышавшееся над горизонтом, было сложено из ужасного камня, представляя собой совершенную противоположность пейзажам начала двадцатого века. С обеих сторон, один за другим, за последние сорок пять лет, главным образом благодаря потоку денег из федерального бюджета, которые начали иссякать в эпоху Никсона и почти никогда не выделялись в более позднее время, выросли бетонные блоки.

Немного в стороне от основного корпуса располагалось небольшое здание. Заключенные называли эту постройку Усадьбой Иглы. Из открытого коридора, длиной в сорок метров, можно было попасть в широкие прогулочные дворики, по шесть с каждой из сторон, разделенные сплошным забором. Каждый из обитателей Усадьбы — в настоящее время их было семь — имел право на два часа прогулки в день. Некоторые просто прохаживались по дворику. Кое-кто бегал. Большинство же просто сидели, опираясь на забор, чтобы созерцать небо или наблюдать за небольшим травянистым холмом, который ломал монотонность равнинного ландшафта в четырехстах метрах на востоке. Время от времени было на что взглянуть. Но чаще всего не было ничего. Постоянно дул пронизывающий ветер. Три месяца в году в двориках было душно. В остальное время — прохладно. А зимой, сильно холодно. Но, как правило, заключенные все равно просились на прогулку. В конце концов, небо для созерцания было всегда. И птицы. А иногда и олени, пасущиеся по склону травянистого холма.

В центре Усадьбы Иглы располагался зал, обложенный кафельной плиткой, в котором находились Y- образный стол и кое-какое элементарное медицинское оборудование. В одной из стен зала было прорублено окно, прикрываемое жалюзи. При повороте жалюзи, открывался вид на комнату, не большую, чем гостиная скромного деревенского домика, где была расставлена дюжина стульев для гостей, которые могли наблюдать за происходящим на Y — образном столе из жесткого пластика. На другой стене было размещено следующее предупреждение: ТИШИНА — НИ СЛОВА, НИ ЖЕСТА ВО ВРЕМЯ ПРОЦЕДУРЫ.

В Усадьбе Иглы было ровно двенадцать камер. В конце ряда камер располагался пост охраны. За ним — диспетчерская, с которой велось наблюдение за заключенными 24 часа в сутки, 7 дней в неделю. А в самом конце располагался кабинет, где стол заключенного был отделен от стола посетителей сплошной стеной из оргстекла. Телефона не было; заключенные общались с семьей или с адвокатами через круг маленьких отверстий в оргстекле, как через старомодную телефонную трубку.

Леонард Брэдли, сидя на гостевой стороне этого устройства связи, открыл свой портфель. Выложил на стол блокнот с желтыми листиками, а также шариковую ручку. И начал ждать. На его часах секундная стрелка сделала три оборота по циферблату, и как только начала четвертый, дверь, ведущая во внутренние дворы Усадьбы Иглы, открылась с громким лязгом замка. Брэдли знал всех нынешних руководителей. Это был МакГрегор. Тот еще мудило. Он вел Джорджа Халласа под руку. Руки Халласа были свободными, но цепь скребла пол между его лодыжками. Поверх его оранжевого арестантского костюма был нацеплен широкий кожаный пояс, и, когда он сел по свою сторону стекла, МакГрегор просунул одну дужку наручников в металлическое кольцо на кожаном поясе, вторую — в металлическое кольцо, прикрепленное к спинке стула. Защелкнул наручники, проверил их на прочность рывком и поприветствовал Брэдли двумя поднятыми пальцами.

— Здравствуйте, док.

— Здравствуйте, мистер МакГрегор.

Халлас ничего не сказал.

— Вам известна процедура, сказал МакГрегор. Столько, сколько понадобится, сегодня. Или, по крайней мере, столько, сколько Вы сможете это выдержать.

— Я знаю.

Как правило, встречи между адвокатом и клиентом были ограничены одним часом. За месяц до небольшого турне клиента в комнату со столом в форме буквы Y, время визита увеличивалось до 90 минут, во время которых адвокат и его протеже, делая еще более нервной эту пляску смерти, санкционированную государством, обсуждали порядок подачи последней апелляции. За неделю до казни, все ограничения во времени снимались. Это распространялось как на адвокатов, так и на родственников, но Халлас развелся с женой через несколько недель после суда, а детей у пары не было. За исключением Лена Брэдли, Халлас был один в этом мире, при этом он игнорировал все возможности затягивания судебного разбирательства, которые были предложены Брэдли.