Миша Бастер - Перестройка моды

В зале, где мы выступали, было столько народа, что самый влиятельный во Франции театральный агент в области недраматического театра Андре Гинцбурже не дошел до нас, чтобы познакомиться. С ним я встретилась только в 1994-м. После фестиваля мы с Питом поехали в Париж: мы чувствовали, что нам стоит сменить менеджера, мы двигались в сторону театра и Альфред Хорн уже не мог нам помочь, он знал только круг рок-фестивалей и клубов.

Анна, которая ранее делала о нас репортаж, познакомила нас с Доридом Сальти, который был вхож в театральные и прочие круги. Это был обаятельный парижский гей итало-еврейского происхождения. Вот он-то меня научил просто болтать по-парижски с кучей жаргонизмов, а также научил ругаться матом по-французски. Еще он учил меня быть русской. Он говорил: «Ты выглядишь, как отличница из буржуазной семьи. А тебе надо быть русской художницей, вести себя вызывающе. Возьми бутылку водки, ходи с ней и пей». «Я не пью водку…» растерянно отвечала я, пить на гастролях уже не считалось хорошим тоном. «А что ты пьешь?» «Виски могу» «Хорошо, пей виски» разрешил Дорид. «Я не могу пить, я все слова перезабуду», – взбрыкнула я. «Тогда зажми горлышко языком и делай вид. Ну что, тебя всему учить надо?», – закатил он глаза. Так я и ходила с бутылкой, делая вид. Все-таки «безумная русская художница» – уже прогресс, по сравнению с «группой дизайнеров», как меня квалифицировал Хорн.

Дорид много куда меня водил с собой, вид у меня был экзотический, и ему это доставляло удовольствие. С ним мы проработали года полтора, но он постоянно говорил, что нам нужен Гинцбурже, который так и не добрался до нас в Нанте. Дорид Сальти как-то устроил мне выступление на телевидении, в одном вечернем ток-шоу на крупнейшем тогда канале «Антенн-2». На шоу было приглашены три человека – французская певица Геш Патти, я и Карл Лагерфельд.

Пошел эфир, и тут выяснилось, что Лагерфельд, никого из других приглашенных гостей не предупредив, оплатил все время как свою рекламу, и нам с Геш Пати просто выключили микрофоны. Но мне дали показать коллекцию. Лагерфельд, когда ведущий спросил его мнение, резко высказался, что это не имеет никакого отношения к моде, ведь носить-то нельзя.

Я бы нашла, что ему ответить – будто его от кутюр можно носить, но тут я обнаружила, что у меня был выключен микрофон. Но способ был найден – моя сумка была набита всякой дребеденью. Я стала демонстративно искать в ней мундштук, сделанный из пионерского горна, попутно вытаскивая из нее все загадочные с виду предметы и раскладывая их перед собой. Этим я, конечно, привлекла внимание операторов и публики шоу. Наконец вытащила горн, обернулась к публике, спросила сначала сигарету, потом зажигалку, и закурила. А эфир-то прямой, все показали. На следующий день на меня обрушилась слава. Меня стали таскать по разным французским программам. Пригласили на одну радиостанцию и спросили: «Ну и как вам Карл Лагерфельд?» И я ответила на языке Дорида «II est vieux conard»: «Он старый пи**юк!». Делать показ в Эспас Карден меня не потом не пустили. Сказали, что мое дефиле – это как-то чересчур.

В 1993-м стало ясно, что надо делать новый спектакль – тема борьбы с совком уходила в прошлое. Многие артисты, выскочившие на волне альтернативы и протеста, увядали. Перестроечное альтернативное искусство имело во многом этнографическую ценность для остального мира, надо было как-то выбираться из этого. Оставив миф коммунизма, мы с Питом искали другой. Нас увлек миф русского балета, интерес к нему мы начали проявлять ранее. Параллельно мне предложили сделать шоу любительского стриптиза в Питере, и я сделала из этого шедевральный бурлеск со своими костюмами. В процессе я познакомилась с культурой стриптиза и стриптизершами, нашла среди них несколько моделей для будущего спектакля, и, самое главное, вдохновение для истории о русских женщинах, о свободе и рабстве. Я работала в клубе «Невские мелодии» несколько месяцев в 1993-м, шоу было дико популярно, заработала денег, и в конце года уехала в Париж, искать Андре Гинцбурже: я чувствовала, что никто больше не справится с темой.

Я его, конечно же, нашла. Он согласился со мной встретиться, и взял меня под свое крыло, несмотря на то, что к нему стояла изрядная очередь театральных групп, а я о театре знала всего ничего – все же предыдущий спектакль был больше дефиле, чем театр. А тут я замахнулась на балет. Но Андре в меня поверил, и верит и сейчас, и у нас опять планы, хотя ему сейчас уже девяносто лет.