Мы вышли на крутой спуск к речке. За ее крутым изгибом открывалась даль- леса до самого горизонта. "А что за тем лесом?" - спросила Ксенька. "Наверное, поля, и села, и города". "А еще дальше?" "Горы и моря... Вся наша страна". "Такая большая?" "Да". Помолчала, подумала. Сказала решительно:
"Я вырасту и всю ее посмотрю." "Ладно", - согласился я, и мы пошли обратно. Мы прошли полянку, на которой Ксенька ловила кузнечиков. Они с треском выпархивали из-под ног, и Ксенька говорила им: "Не бойтесь, мы вас не тронем. И никому не разрешим", Они на ее поляне, в ее лесу, в ее большой стране принадлежали ей, и она считала себя обязанной защищать их. Потому что они были уже как бы частицей ее любящей души.
...Сегодня пришел с работы усталый и хмурый. Ксенька стала допытываться - почему. Мои уклончивые ответы ее обескуражили: привыкла к действию, дающему почти немедленный результат. А тут ни ее расспросы, ни ее попытки расшевелить меня рассказами.о подружках не действуют. Притихла, наблюдая за ,тем, как пью чай. И вдруг в ее глазах что-то мелькнуло.
Подобравшись, чуть откинув голову, негромко стала произносить стихотворные строчки: "Белеет парус одинокий в тумане моря голубом. Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном?.."
Тут же вспомнил: листали с ней книжку со стихами, и она спросила, зачем их читают друг другу наизусть? "...Чтобы передать человеку новое настроение, новую мысль", - ответил.
Видно, запало ей в память. И вот решила- поправить мое настроение Лермонтовскими стихами.
"Под ним струя светлей лазури, - читала она все звонче и громче, глядя на меня озорными глазами, -над ним луч солнца золотой, а он, мятежный, ищет бури..."
Ну как тут было не отозваться на ее духоподъемный энтузиазм хотя бы улыбкой!
Дочитав до конца, она засмеялась, довольная: "Развеселился, да?! А я так и знала, что развеселишься!"
Наверное, тут действует какой-то особый "закон сохранения духовной энергии". Иногда, в минуту усталости, кажется: впустую тратишь себя в общении. Что-то говорил ребенку, чемто делился, а видимых изменений нет. Но вот нечаянное столкновение обстоятельств словно бы высекает искру, короткая ее вспышка высвечивает то, что было незаметно глазу. И твои душевные траты вдруг возвращаются к тебе "половодьем"
юных чувств, горячим блеском родных глаз, звонким голосом...
Я смотрю на оживленное лицо своей дочери, и странное удивление охватывает меня: шесть лет назад этого существа не было на свете! А сейчас оно есть... Оно самостоятельно чувствует, думает, любит... Оно выросло из наших с ним отношений, из нашей любви к нему... И - сделало меня другим человеком. Таким, каким я должен был стать. И каким никогда не стал бы, если бы не росло со мной рядом это беспокойное, такое дорогое мне существо.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
В описанных здесь семейных событиях нет выдумки. Все они зафиксированы с точностью документа- год, число и даже время дня - в трех объемистых папиных тетрадях. "Извлекая" их оттуда, я лишь, с позволения своего знакомого, не указал чисел и, конечно же, изменил имена.
Возможно, рассказанное в дневниковых записях вызовет у читателя желание что-то посоветовать папе, в чем-то не согласиться с ним, дать свое объяснение поступкам его ребенка. Это можно сделать в письмах. Любое читательское мнение наверняка будет интересным и полезным папе. Ведь впереди у него еще немало сложных педагогических ситуаций.
Его дочь, названная здесь Ксенией, пережив трудный детсадовский период "врастания в коллектив" (об этом - третья, почти не цитированная здесь, тетрадь), пошла в нынешнем году в школу. И повзрослевший вместе с ней папа, которого уже не назовешь молодым, завел следующую, четвертую тетрадь.
О чем там будут записи? Видимо, о том, как начнут складываться отношения семьи Чибровых со школой... Какие трудности придется преодолеть родителям, чтобы между ними и учителями возник "рабочий контакт"... Выяснится, что мешает ребенку быстро и безболезненно перейти от семейно-детсадовского уклада жизни к семейно-школьному... И как придется менять родительский уклад маме и папе.
Разговор обо всем этом еще впереди.