Джеймс Чейз - С/С том 1. Лечение шоком. Легко приходят - легко уходят. Ясным летним утром

То, о чем я хочу вам поведать, не могло произойти нигде, кроме как в городке, подобном Глин-Кэмп.

Расположенный на холмах Калифорнии, Глин-Кэмп был одним из тех крошечных местечек а-ля Рип ван Винкль, где писатели, артисты и пенсионеры, о чьем здоровье тщательно пекутся их сердобольные жены, скрывались от изнуряющей жары.

Я снял там достаточно комфортабельный домик и занялся продажей и ремонтом радиоприемников и телевизоров.

Мой домик находился в четырех милях от Глин-Кэмпа, и раз в неделю я ездил в этот городок, чтобы закупить провизию, а заодно навестить шерифа Джефферсона, дабы пропустить в его компании стаканчик-другой яблочной самогонки, изготовлять которую шериф был большой мастер.

Шериф Джефферсон играет достаточно важную роль в моей повести, так что не помешает сразу сказать о нем несколько слов. Он был шерифом вот уже почти пятьдесят лет, и никто не знал в точности, каков его возраст, но старожилы сходились во мнении, будто ему не меньше восьмидесяти. Он знал свою работу до мелочей, и городу это было известно, так что когда приходило время выборов, Джефферсона неизменно переизбирали на должность шерифа. Глин-Кэмп без шерифа Джефферсона воспринимался бы точно так же, как Нью-Йорк без статуи Свободы.

Существует еще один абориген Глин-Кэмпа, о котором я не могу не упомянуть. Это док Маллард.

Док Маллард занимался врачеванием в Глин-Кэмпе примерно столько же времени, сколько шериф Джефферсон исполнял обязанности шерифа. Хотя это был единственный врач в городке, он, подобно шерифу, был не очень загружен работой. Если вдруг случался тяжелый клинический случай или же происходили роды с патологическими осложнениями, Маллард всегда отправлял пациентов в Лос-Анджелес, где находился превосходный госпиталь. То, что при этом его пациентам надо было преодолеть восемьдесят миль по горному серпантину, доктора не очень волновало.

Как и шериф Джефферсон, док обладал поистине диктаторскими замашками, и если он утверждал, что у пациента корь, это была корь, даже если врач Центрального госпиталя Лос-Анджелеса ставил диагноз — скарлатина. Мало-помалу док терял клиентов, но его это не особенно волновало, так как большую часть времени он проводил в компании шерифа или же сидел в древнем кресле-качалке на ветхой веранде собственного бунгало, смакуя старые вина.

Однажды жарким летним утром я приехал в город, дабы выбрать приличный телевизор. После того, как аппарат оказался в машине, я отправился в контору шерифа, желая отдать дань традиции.

Распивая собственноручно изготовленный шерифом самогон, мы болтали на отвлеченные темы. После приличной дозы я мимоходом упомянул, что мне еще нужно ехать к озеру Голубой Сойки, а уж когда я навещу шерифа в следующий раз, мы поболтаем побольше.

— Если ты направляешься именно туда, сынок, — благожелательно отозвался шериф, покачиваясь в кресле-качалке, — ты имеешь все шансы подцепить выгодного клиента. Как мне сообщили, в доме мистера Уильямса в настоящее время проживает супружеская пара. Муж — инвалид, и передвигается только в кресле на колесиках. Полагаю, им нужен телевизор.

— Я навещу их, — заверил я шерифа, доставая записную книжку. — Как его имя?

— Джек Делани.

— Я загляну к ним по дороге домой.

Для инвалида, прикованного к креслу, телевизор действительно должен явиться подарком судьбы, так что я, едва отрегулировав радиоприемник шерифа, тотчас же направился к домику на озере Голубая Сойка.

Я уже бывал там пару лет назад и сохранил в памяти небольшое, но роскошное жилище, откуда открывался восхитительный вид на горы, на долину и на голубеющее вдали море.

Узкая аллея на вершине холма была перегорожена железной решеткой. Мне пришлось выйти из грузовика, чтобы открыть ворота. Затем я повел машину по тщательно забетонированной дороге, направляясь к домику, который, подобно мухе, прилепился к скале.

Большой сверкающий «бьюик» стоял возле лестницы, ведущей на веранду, и я припарковал свою машину позади него.

На веранде, в кресле на колесиках, сидел мужчина и курил, держа на коленях раскрытый журнал. На вид бедолаге можно было дать от сорока до пятидесяти лет. Лицо его немного обрюзгло, но это был довольно красивый мужчина, правда, несколько располневший, как это часто случается с людьми, занятыми сидячей работой. На его лице ясно читались горечь и разочарование человека, немало настрадавшегося в жизни, но глаза смотрели твердо и сурово.