Анатолий Софронов: Ураган приходит внезапно

— Оленька, Олюшка, я здесь, с тобой…

Чернобривцева наконец открыла глаза, застонала.

— Ушиблась? — рванулся к ней Березин.

— Ничего, Гриша, ничего… Как ты?

— Все в порядке, обошлось.

Но он ошибался. Не обошлось.

Прокатившись по берегу и ударившись о скалистую гряду, подступавшую к морю, волна с ревом бросилась обратно, увлекая в пучину все, что захватило по дороге.

Машина Березина вновь оказалась в ее власти. Вода неудержимо тащила автомобиль в глубину, и только случайность спасла машину с ее пассажирами от верной гибели. Впереди, на небольшом расстоянии от машины Березина, поток нес небольшое рыбацкое суденышко, очевидно, сорванное с якоря. Суденышко внезапно вздрогнуло и остановилось, якорь зацепился за что-то на дне потока. «Волгу» с ходу кинуло на борт судна и тоже остановило.

От удара Березин потерял сознание. Ненадолго очнувшаяся Ольга Чернобривцева снова лежала без чувств…

Несмотря на наступившую темноту, спасательные работы развернулись широким фронтом.

У нового берега, образовавшегося в результате урагана и наводнения, толпились люди

Тех, кого волна настигла уже в конце своего пути, выводили на берег, помогали обсушиться, поили горячим. То и дело подъезжали машины «скорой помощи».

Антон Петрович Хоменко, озабоченный, хмурый, отдавал распоряжения, то и дело поглядывая на понуро сидевшую в стороне Анюту.

— Антон Петрович, приехал секретарь обкома, — подбежал кто-то к Хоменко.

Крепкий седовласый человек вышел из машины. Они обменялись рукопожатиями.

— Жертвы есть? — спросил секретарь обкома.

— Есть, — вздохнул Хоменко. — Боюсь, будут еще. Березин там, — махнул он рукой в сторону моря. — Да иностранцы еще, черт их побери!

Приближались вертолеты. Не приземляясь, они пошли низко над водой, высвечивая прожекторами ее поверхность. Только один вертолет опустился неподалеку от секретаря обкома и Хоменко. На землю спрыгнул молодой стройный военный и пружинистым шагом направился к ним.

— Разрешите мне подняться. Может, обнаружим Березина? — спросил Хоменко секретаря обкома.

— Летите, летите…

Вертолет поднялся в воздух.

Другой вертолет висел над крышей дома, торчащей из воды. По лесенке, сброшенной из люка, в кабину подняли иззябших, продрогших детей и Захара Дудко. Захар трясся в ознобе и все время повторял, оглядываясь вниз:

— Там она… Там…

Солдаты понимающе кивали головами и отводили глаза — спасти Клавдию было уже нельзя.

Деда Чакана и французскую чету утро застало на большом старом ветвистом дереве. Раймон и Мари сидели на ветках, а Чакан устроился в огромном дупле.

Вот он сделал очередной глоток из большой металлической фляги, снятой с пояса, и с сожалением прикрепил ее к петле, сброшенной сверху.

Фляга тотчас уплыла наверх. Мари отхлебнула глоток и передала флягу мужу. Раймон переживал катастрофу с достоинством и даже пытался посасывать пустую трубку. На ветке, где он расположился, висела связка пойманной рыбы — очевидно, единственное, что удалось спасти при потопе.

— Вот, говорят, все зло от водки, — начал свои рассуждения Чакан. — А вы подумайте своим иностранным умом: если бы я из дома не прихватил горилки, была бы нам всем тут хана. Застыли бы и превратились в эти… — Чакан изобразил руками гору.

— Айсберги, — подсказала сверху Мари.

— Точно. Конечно, за долгие годы употребления спиртных напитков и накопил в себе много внутреннего тепла, и мне никакой ураган не страшен, никакой всемирный потоп. Но Европа — другое дело… А помнишь, Маня, — в голосе Чакана вдруг зазвучали нежные потки, — как согревал я тебя своей любовью в одна тысяча сорок втором фронтовом году?

— Тише! — зашипела сверху Мари.

— О чем вы говорите? — заинтересовался Раймон.

— Емеля проголодался, — пояснила ему жена.

А дед, согретый изнутри горилкой и воспоминаниями, расчувствовался и уже почти пел:

— Помнишь, как приходила ты ко мне на сеновал ночами лунными, как таили мы от глаз людских и от ворога наши чувства пламенные…

Мари не выдержала, улыбнулась:

— На тебя наводнение плохо действует, Емеля!

Но деда уже не остановить:

— Как дарила ты мне жар души своей…

— Ну, ты уж не загибай, — рассердилась Мари. — В вечной любви клялся, а как ушел, так и забыл тут же…

— Разошлись наши жизненные пути, Мария… — в голосе деда прозвучал трагический надлом. — Маня…

— Что, Емеля?

— Спусти мне фляжечку, я еще глотну…