Юрий Нагибин - Директор

— Товарищ Нодар… Пташкин!.. Что ж ты, Пташкин!

— Здесь я Пташкин…

— Поди, скажи… будут им ясли… слышишь, Пташкин?

Помощник мгновенно исчезает.

— Так вот, дорогой, — уже серьезно говорит Махарадзе, — докажешь, что наш грузовик лучше, выносливее, проходимее всех этих, как ты изволил выразиться, «фордов», «ситроенов», и начнется советское автомобилестроение с большой буквы.

— Это как понимать, товарищ Нодар?

— А вот так: путь к реконструкции завода лежит через большой международный автопробег!..

…Квартира Зворыкиных. Поздний вечер. Саня с заметно округлившимся станом строчит на швейной машинке. Зворыкин за стаканом остывшего чая изучает по карте маршрут предстоящего пробега.

Саня отложила работу и подошла к Зворыкину.

— Куртку ушила, остались брюки. Давай померим. — Она запетлила Зворыкина клеенчатым сантиметром. — Ну и талия у тебя! Как у чахоточной девицы в последнюю весну.

— А я и думал, что это последняя моя весна, — отозвался Зворыкин. — И не только моя… Не щекотись!.. Мы так вкалывали, что где уж тут тело сохранить. Зато у тебя талия что надо! — произнес он с искренним восхищением.

— Да будет тебе! — смутилась Саня.

— Не балуйся тут без меня. Доноси Володьку по высшему классу.

— Во-первых, не Володьку, а Ниночку, а во-вторых…

— Я что сказал?! — загремел Зворыкин. — На кой мне твоя Ниночка?.. Мне парень нужен, наследник моих дум!.. Инженер-автомобилист… потомственный мировой гонщик, мой первый друг и товарищ! Чтоб пивка с ним холодного попить, в бане попариться, о машинах поспорить.

— А мне нужна дочка, — упрямо сказала Саня. — Хочется, чтоб рядом нежное было. Устала я от тебя, от братанов твоих и всех друзей-приятелей. То вы ругаетесь, как ломовые, то водку жрете, храпите по ночам, а утром прокашляться от табачища не можете, и вечно у вас дела… Мне Ниночку хочется, тихую, ласковую.

— Знаешь, я как вернусь с пробега, все по-другому пойдет… Я нежным буду, ласковым, как телок… Очищу живую речь. Водку изгоню. Только сухие кавказские вина и… кофейный ликер. Но и ты постарайся, сделай мне Володьку.

— Девушка тоже может стать инженером и даже гонщицей, и чем хочешь. А пиво нынешние молодицы не хуже мужиков хлещут. Вот только в баню ты с ней не сходишь, так для этого Степа Рузаев существует…

— А давай так: сразу парня и девочку! — осенило Зворыкина. — У тебя получится!

— Я попробую, Алеша… Слушай, а ты за пробег не опасаешься? Ну как провалитесь?

— Нет! — твердо сказал Зворыкин. — Не можем провалиться… Я когда от Форда уходил, устроил он междусобойчик, по-ихнему коктейль, и тост за меня поднял, за советского, мол, Форда. Я, конечно, отвечаю, что мне далековато до этого высшего в автомобильном мире звания, но мы отблагодарим за учебу тем, что построим грузовик лучше фордовского. Он усмехнулся — старик умнейший: «Когда, говорит, русские чего сделают: ваксу или ночной горшок, или там сеялку, — они тут же объявляют это лучшим в мире. Сделайте просто хороший грузовик, чтоб по земле катился, этого достаточно!» И вот тогда дал я себе клятву в душе: воткнуть Форду, доказать, что не швырялся я словами… Нет, Саня, мы не имеем права провалиться…

— Откуда у тебя, замоскворецкого парня, такая помешанность на автомобиле?

— Я, еще когда мальчишкой был, ни одной машины пропустить не мог. Мы возле дороги на Царицыно жили, а богачи ездили туда на травку. Представляешь, идет такая вот «карета», синим дымом плюется, за рулем шофер усатый, в перчатках с крагами, жмет резиновую грушу, а у меня сердце заходится. Все бы, кажись, отдал, чтоб эту клизму нажать. А в башке стучит: ничего, мы вас еще ссадим и сами прокатимся. Я к революции, можно сказать, через автомобиль пришел, ей-богу!.. — Зворыкин засмеялся, но вдруг лицо его стало серьезным и озабоченным. — Сань, знаешь, ты не ходи завтра на проводы. Не ровен час, затолкают. Народищу поднапрет — будь здоров, еще повредят наших Володьку с Нинкой. Я тогда с горя помру или, того хуже, пробег сорву Давай лучше здесь попрощаемся.

— Алеша, мне нельзя прощаться.

— Да мы аккуратненько…

…Автозаводцы провожают своих товарищей в трудный, долгий поход. Даже при беглом взгляде видно, как разительно изменился облик толпы: люди одеты чисто, справно, даже нарядно. Колышутся флаги стран, участвующих в пробеге. И грает военный оркестр.

Зворыкин пробирается к трибуне, его останавливает инженер Марков. Он выглядит причудливо: на нем клетчатые галифе с кожаным межколеньем для верховой езды, краги и кепи с очками-консервами.