Андрей Турков - Александр Блок

В ту пору критик К. Чуковский как-то назвал Блока "поэтом Невского проспекта". Было бы вернее добавить: поэт гоголевского Невского проспекта, своего рода художник Пискарев из гоголевской повести, чудесно преображающий своей фантазией увиденную на улице незнакомку: "Все, что остается от воспоминания о детстве, что даст мечтание и тихое вдохновение при светящейся лампаде,- все это, казалось, совокупилось, слилось и отразилось в ее гармонических устах... Он не чувствовал никакой земной мысли; он не был разогрет пламенем земной страсти, нет. он был в эту минуту чист и непорочен, как девственный юноша, еще дышащий неопределенною духовною потребностью любви... Он не сомневался, что какое-нибудь тайное и вместе важное происшествие заставило незнакомку ему ввериться..."

Глухие тайны мне поручены,

Мне чье-то солнце вручено...

И так же, как у Блока, в его сновидении о незнакомке присутствует пошлейшая светская или чиновная чернь: подошедший к ней камергер "довольно приятно показывал ряд довольно недурных зубов и каждою остротою своею вбивал острый гвоздь в его (Пискарева. - А. Т.) сердце".

Среди канав гуляют с дамами

Испытанные остряки.

Однако между рыцарями незнакомок существует и большое различие. Гоголевский художник, завороженный своим видением, почувствовал отвращение к реальности: "...глаза его без всякого участия, без всякой жизни, глядели в окно, обращенное во двор, где грязный водовоз лил воду, мерзнувшую на воздухе, и козлиный голос разносчика дребезжал: старого платья продать".

У Блока же "вседневное и действительное" в эту пору, напротив, становится объектом заинтересованного грустно-сочувственного внимания.

Мы встретились с тобою в храме

И жили в радостном саду,

Но вот зловонными дворами

Пошли к проклятью и труду.

Мы миновали все ворота

И в каждом видели окне,

Как тяжело лежит работа

На каждой согнутой спине...

Нет! Счастье - праздная забота,

Ведь молодость давно прошла.

Нам скоротает век работа,

Мне - молоток, тебе - игла.

("Холодный день")

В это время Блок внимательно читал Некрасова. В книге его стихов, принадлежавшей Блоку, сохранилось много пометок.

Но мгла навстречу черная

Навстречу бедняку...

Одна открыта торная

Дорога к кабаку.

Влияние подобных стихов Некрасова и Аполлона Григорьева определенно сказалось на осеннем цикле стихов 1906 года.

Блок даже "вошел в роль" бедствующего обитателя чердака, находящегося на грани полного отчаяния и топящего горе в вине. Будто в продолжение и развитие некрасовских сюжетов о нищете и горемычной бедняцкой любви, возникает стихотворение "На чердаке":

Что на свете выше

Светлых чердаков?

Вижу трубы, крыши

Дальних кабаков.

Путь туда заказан,

И на что - теперь?

Вот-я с ней лишь связан...

Вот-закрыта дверь...

А она не слышит

Слышит - не глядит,

Тихая - не дышит,

Белая - молчит...

Уж не просит кушать...

Ветер свищет в щель.

Но даже и без столь трагического завершения жизнь обитателей подобных дворов хватает за сердце своей горестной будничностью, воскресающей с каждым рассветом:

Одна мне осталась надежда:

Смотреться в колодезь двора.

Светает. Белеет одежда

В рассеянном свете утра.

Я слышу - старинные речи

Проснулись глубоко на дне.

Вон теплятся желтые свечи,

Забытые в чьем-то окне,

Голодная кошка прижалась

У жолоба утренних крыш.

("Окна во двор")

Впоследствии в известной статье "Интеллигенция и революция" (1918), вспоминая годы, наступившие после поражения первой русской революции, Блок писал: "В том потоке мыслей и предчувствий, который захватил меня... было смешанное чувство России: тоска, ужас, покаяние, надежда. ...Все это продолжалось немного лет; но немногие годы легли на плечи как долгая, бессочная, наполненная призраками ночь" (VI, 9).

Еще недавно - и в незавершенном цикле "Ее прибытие", и в пьесе "Король на площади", и в "Ночной Фиалке" - поэт предвещал "больших кораблей приближенье" - скорые и радостные перемены.

Теперь в цикле стихов "Снежная Маска" звучат иные ноты:

...в дали невозвратные

Повернули корабли.

Не видать ни мачт, ни паруса,

Что манил от снежных мест...

("Последний путь")

И за тучей снеговой

Задремали корабли

Опрокинутые в твердь

Станы снежных мачт.

И в полях гуляет смерть

Снеговой трубач...

И вздымает вьюга смерч,

Строит белый, снежный крест,

Заметает твердь...

("И опять снега")