Первой задачей елизаветинского правительства было установление политического баланса, отсутствие которого и погубило предшественников «дщери Петра».
К 40-м годам XVIII века разбуженные Петром социально-общественные силы значительно усложнили политический процесс. Порожденная петровскими реформами и крепнувшая с каждым десятилетием имперская бюрократия, темное и своекорыстное в большинстве своем поместное дворянство, «гвардейские политики» и примыкавшее к ним политически просвещенное дворянское меньшинство, доведенное до отчаяния крестьянство – вот неполный перечень достаточно активных сил, политические устремления которых расходились, иногда – радикально и непримиримо. И это важная составляющая петровского наследия…
Убедительно и подробно показывает Е. В. Анисимов, что первым порывом елизаветинского правительства был порыв «реставраторский» – вернуться назад, к установлениям Петра. Для российских самодержцев это вообще характерный психологический ход. Реставрационный импульс в их сознании был чрезвычайно силен до самого конца.
И то, что делал Павел, было, в свою очередь, истерической реакцией на царствование Екатерины, которую он считал развратительницей государства и исказительницей петровских предначертаний (Екатерина, между тем, во многом развивала идеи елизаветинской политики). Павел пытался вернуть «разболтавшееся» государство и общество к состоянию петровской «регулярности», какой она ему представлялась.
В следующем веке Александр I, взойдя на престол через труп Павла, декларировал реставрацию екатерининских принципов – и это не были пустые слова. А Николай I, встав в резкую оппозицию к александровской и екатерининской политике, воспринял себя прямым продолжателем дела Петра и в некоторых важных моментах солидаризировался с Павлом…
Но параллельно с реставраторскими усилиями, обреченными на неуспех, Елизавета и ее советники внесли в государственное устройство принципиально новые черты. В отличие от режима Анны Иоанновны – Бирона Елизавета пошла по пути рассредоточения власти. На первый взгляд это напоминало петровскую коллегиальность. Но дело обстояло сложнее. В основе петровского принципа коллегиальности лежало не столько желание демократизировать управление, сколько надежда создать еще один способ контроля подданных – в коллегиях все контролировали всех. И в гражданском управлении, и в военном деле практика коллегий и обязательных военных советов не давала в отсутствие царя сосредоточиться слишком большой власти в одних руках. (В присутствии царя военные советы, скажем, теряли смысл – принималось, как правило, решение, предложенное Петром.)
Елизаветинская коллегиальность иного рода. При дворе образовано было «министерское и генералитетское собрание», которое занималось главным образом внешними делами. Небывалые доселе полномочия получил Сенат, который не только обладал законодательной властью и являлся высшей судебной инстанцией, но и назначал губернаторов и всю высшую провинциальную администрацию, т. е. в значительной мере контролировал страну.
Цитированный уже нами исследователь (Я. Зутис), тщательно изучавший данный вопрос, утверждал:
«Елизаветинский Сенат действительно в истории русского государства занимает особое место – он не знает себе предшественника, так как в области внутреннего управления даже Сенат Петра I не достигал подобной самостоятельности» [94].
Историк считает возможным употребить весьма ответственный термин – «сенатский конституционализм елизаветинского царствования». И в самом деле, даже «сильная личность» царствования – Петр Шувалов, несмотря на свое право контролировать Сенат, оказался отнюдь не всесилен.
Эта, конечно же, разумная и обнадеживающая тенденция должна была замирить активную и дальновидную часть дворянства. Эта тенденция должна была уравновесить претензии гвардии на государственную роль: органично включить «гвардейский парламент» в политическую структуру, исключить необходимость постоянного вмешательства этой «вооруженной общественности».
Именно в елизаветинскую эпоху сформировался тот тип русского дворянина, остро сознающего свою ответственность за судьбу страны (а не за благополучие государственного аппарата или своего класса), который дал о себе знать еще в 1730 году в шляхетской конституционной оппозиции и попытался взять власть в 1825-м.
Но параллельно с этой весьма обнадеживающей тенденцией развивалась другая, противоположная по историческому смыслу.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу