Яков Гордин - Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 2. Тем, кто на том берегу реки

«Призванием первых католиков была борьба с язычеством, наше призвание – борьба с ересью. Это все то же дело, то же оружие, та же борьба. Предшественники наши имели дар языков; мы говорим на всех языках, проповедуя примером собственного поведения».

Человек тайного общества, борец за социальную справедливость сливается в сознании Лунина с апостолом, а самодержавие представляется ему ересью – злостным искажением высшей идеи справедливости.

Да, это был «человек на все времена», не замыкавшийся ни в прошлом, ни в собственном настоящем, но принадлежащий будущему.

«…Мысли, созревшие в тишине темниц, не отвергнутся теми, которые в простоте сердца ищут истины и которые понимают, что обязанность говорить ее для общего блага независима ни от каких обстоятельств нашей скоротечной жизни».

Так проповедовал Лунин.

А мы? Готовы ли мы принять его уроки? Можем ли мы принять их как «законные наследники мысли» этого духовного подвижника?

Трудно сказать. Одно ясно – эту книгу надо читать и перечитывать каждому, для кого слова «истина» и «справедливость» не пустой звук.

Издатели книги свершили свой «умственный подвиг». Готов ли читатель к своему? Готов ли он «держать Предания»?

Предисловие – разнообразный по назначению жанр. И чтобы не вводить читателя в заблуждение, необходимо прежде всего определить задачу в данном конкретном случае. В мои функции не входит научная оценка работ Е. Анисимова и Н. Эйдельмана – их репутации достаточно выразительны, – а равно и пересказ содержания насыщенных материалом и мыслями исследований [90].

Передо мной два очень разных автора, два очень разных царствования, две очень разные августейшие особы. И моя задача – очертить принципиальную общность сюжетов, хотя бы наметить единство «роковых» проблем, стоявших перед Елизаветой и Павлом именно потому, что они были «самовластными и самодержавными».

Подзаголовок работы Е. Анисимова – «Борьба за наследие Петра». Подзаголовок всей книги мог бы быть – «Борьба за наследие Петра и борьба с наследием Петра».

Петр начал русский XVIII век. Павел завершил его. Елизаветинская эпоха расположена как раз на полпути – переломный этап. Все главное, что происходило в политической, общественной, экономической, культурной жизни этого «безумного и мудрого» столетия, вырастало так или иначе из петровских реформ. В елизаветинское царствование наметилось их новое качество, возникли новые тенденции, появились новые надежды, которым, однако, не суждено было реализоваться, но с самой возможностью которых Павел повел бешеную борьбу…

Если начать с черт, бросающихся в глаза, то можно сказать, что судьбы Елизаветы и Павла, как, впрочем, и остальных русских владык XVIII века, определены были дворцовыми переворотами – выступлениями гвардии. И не потому только, что гвардия свергала и возводила, но и потому, что позиция этого, условно говоря, вооруженного сообщества мощно влияла на сознание августейших особ, была подспудным, но постоянно действующим фактором.

Елизавета получила престол в результате переворота, а следующий переворот смел выбранного ею наследника. Екатерина предназначала российский трон Александру, Павел же фактически захватил власть, но царствование и жизнь его кончились дворцовым переворотом.

Что это – бесконтрольное буйство гвардии, напоминающее худшие времена Римской империи, когда преторианцы свергали и возводили императоров по своей прихоти? Ничего общего…

Еще не написана политическая история русской гвардии. А без понимания – хотя бы приблизительного – этой истории невозможно понять логику событий столетнего периода – от Петра I до Николая I.

Гвардия была первым и, быть может, наиболее совершенным созданием Петра. И не в том дело, что эти два полка – шесть тысяч штыков – по боевой выучке и воинскому духу могли потягаться с лучшими контингентами Европы. Гвардия стала для Петра универсальным инструментом власти, «кузницей кадров». Гвардейские офицеры и сержанты выполняли любые поручения царя – от организации горной промышленности до контроля над действиями высшего армейского генералитета. Гвардия была той идеальной моделью, ориентируясь на которую, Петр мечтал создать свое идеальное государство – четкое, послушное, сильное, слаженно и добросовестно работающее.

Петр дал семеновцам и преображенцам мощное ощущение участия в строительстве священного храма нового государства. Гвардеец не только был, но и ощущал себя государственным человеком. Петровский гвардеец понимал себя создателем нового и небывалого. В отличие от привилегированного московского стрельца он был куда меньше связан с современным ему бытом. Он был предан будущему. Он был человеком реформы как жизненного принципа. Именно это мироощущение и самоощущение, а не бритый подбородок и европейский мундир принципиально отличали петровского гвардейца от допетровского стрельца. Но в этом могучем самоощущении берет начало и та трагическая раздвоенность, то несовпадение личных возможностей и условий для их реализации, которые радикально влияли на политическое поведение гвардии с 1725 по 1825 год, на трансформацию этого поведения, на судьбы лучших людей русского дворянства.