Яков Гордин - Пушкин. Бродский. Империя и судьба. Том 2. Тем, кто на том берегу реки

Петр пытался вырастить деятельных, инициативных людей с чувством личной ответственности в условиях жестокого самодержавного деспотизма, ни одной из прерогатив которого он поступиться не желал. Он хотел вырастить рабов с деловыми качествами свободных людей.

В 1718 году Александр Кикин, до того очень близкий к царю человек, замешанный в деле царевича Алексея, вися на дыбе, на вопрос Петра: «Как ты, умный человек, мог пойти против меня?» – отвечал: «Какой я умный! Ум любит простор, а у тебя ему тесно». Исследователь Петровской эпохи, приведя этот эпизод, точно его комментирует:

«В такой форме всепоглощающему государственному абсолютизму, воплотившемуся в лице Петра, был противопоставлен принцип свободы личности» [91].

Борьба двух этих начал, сложно реализуясь в политической практике, и определила драму лучшей части русского дворянства.

В конечном счете вопрос стоял вполне ясно: государство для человека или человек для государства? Именно в период петровских реформ возникла эта дилемма, неизменно решаемая как Петром, так и его наследниками в пользу государства. Именно об этом шел спор между самодержавием и дворянским авангардом на протяжении столетия, пока 14 декабря 1825 года он не был прерван картечью, виселицей, Сибирью.

Борьба с наследием Петра… Она, собственно, не прекращалась последние два с половиной столетия. История есть нечто цельное, несмотря на грандиозные катаклизмы, резкие сломы, когда – по видимости – отсекается напрочь прошлое, во всяком случае сбрасывается груз «отрицательных традиций», и начинается одно безбрежное будущее. На самом же деле история в некотором смысле великое настоящее, ибо она – единый процесс. Рискну сказать, что происходившее в 1718 году для нас не менее «сиюминутно» по степени актуальности, чем события настоящего, коим мы являемся очевидцами.

За какое же и против какого «петровского наследия» шла борьба во времена Елизаветы и Павла, а равно и много позже?

Развитие промышленности, более высокий уровень технологии, яростные попытки динамизировать администрацию, упорядочить ход государственных дел, грандиозное расширение территории страны, едва ли не самая мощная в Европе армия, стремительный культурный рывок. И в то же время – истребление элементов представительного правления, тотальное закрепощение податного сословия, возникновение хищного бюрократического аппарата, не поддающегося эффективному контролю сверху и не рассчитанного на контроль снизу – короче говоря, создание той самой поставленной на рабстве народа и увенчанной не ограниченной законами властью самодержца военно-бюрократической системы, что, принеся России столько страданий и унижений, рухнула в огне и крови через 200 лет…

Смешно и глупо отрицать необходимость европеизации страны в начале XVIII века. Речь идет о цене, средствах и результате.

Созданная Петром государственная машина пришла в противоречие с интересами не только податного сословия, но и значительной части дворянства. Наследники Петра оказались в тяжком положении, из которого они старались выйти самыми разными путями. Герои данной книги выбрали пути, принципиально отличные друг от друга. И этот контраст чрезвычайно красноречив…

Царствование Елизаветы началось с дворцового переворота. Е. В. Анисимов подробно и выразительно рассказывает не только о самом событии, но и о его подоплеке. Читатель с пользой и удовольствием прочитает эти страницы. Здесь же имеет смысл взглянуть на ситуацию с несколько иной точки зрения.

Знаменитый историк С. М. Соловьев писал:

«Во всех дворцовых переворотах в России XVIII века мы видим сильное участие гвардии; но из этого вовсе не следует, что перевороты производились преторианцами, янычарами по своекорыстным побуждениям, войском, оторванным от страны и народа; не должно забывать, что гвардия заключала в себе лучших людей, которым дороги были интересы страны и народа, и доказательством служит то, что все эти перевороты имели целью благо страны, производились по национальным побуждениям» [92].

Советский историк Я. Зутис, тщательно изучавший данную проблематику, говорил по поводу восшествия на престол Екатерины I:

«Отныне гвардия стала политическим фактором первостепенного значения; причем перед историком выступают не отряды наемников-телохранителей или преторианцев, торговавших престолом римских императоров, а головные отряды господствующего класса, его политический авангард, который никогда не терял связи со страной. Русская гвардия вполне сознавала свою историческую роль и уверенно отстаивала политические интересы дворянства. Можно было подкупить несколько десятков гвардейцев, но гвардию в целом никто из иностранных агентов или политических авантюристов XVIII века не сумел купить, хотя подобные попытки делались неоднократно» [93].