Васіль Быкаў - На крыжах

Увы, здесь ни одного намека на новое сознание, все здесь — от замшелого «застойного» и «дозастойного» периодов, когда так привычны и естественны были сентенции вроде вот этой: «Да, жизнь достойна защиты в силу своей уникальности во Вселенной. Но опять-таки чья жизнь?» — с поразительной наивностью вопрошают уважаемые авторы. Жизнь рода человеческого, отвечу, неужели эта самоочевидность все еще требует разъяснения ученым философам из Белорусской Академии наук.

Вполне допускаю, что уважаемым оппонентам очень хочется принять участие в процессе перестройки, в активном искоренении накопившихся за десятилетия ошибок и недочетов, которых и в Белоруссии тоже немало. Оказался под угрозой исчезновения национальный язык, ряд деятелей науки и культуры, репрессированных в тридцатые годы, все еще ждет своей реабилитации, против которой, как это ни странно, с трудно объяснимым упорством выступают некоторые ученые коллеги Бегуна и Бовша. Иные из них (как, например, В. Щербин), не утруждая себя поисками современной аргументации, по пунктам переписывают из архивов ежовско-бериевские обвинения против репрессированных, словно за полвека решительно ничего не изменилось в стране. Общественность республики много лет безуспешно добивалась снятия вздорных обвинений против писателя и общественного деятеля Белоруссии Тишки Гартного (подумать только: участвовал в похоронах шурина по христианскому обряду (с попом), одевался по-европейски (с галстуком). Но нет, оказывается, это поприще милосердия и справедливости не слишком привлекает оппонентов в период перестройки, им подавай жареное — новых скрытых врагов. Но неужто для того из десяти миллионов жителей республики отыскался один А. Адамович, не маловато ли? Наверное, маловато, и они ищут.

Известно, что один из подписавших выше помещенную статью в свое время весьма преуспел в разоблачении мирового сионизма как автор многих широко известных трудов с очень оригинальным мышлением, правда, слегка подпорченным некоторыми заимствованиями у другого, еще более известного теоретика тридцатых годов. Другой же, его соавтор, человек изумляющей бдительности, сумел распознать, как одновременно с перестройкой «в идеологический оборот вводятся определенные мировоззренческие концепции — философские, эстетические, этические и даже политические, содержание которых далеко не всегда согласуется с ленинизмом, а часто является его прямым отрицанием в пользу проповеди то ли сионизма, то ли пацифистских воззрений, то ли привнесения в наше общество других разновидностей чуждой нам идеологии». Свои сногсшибательные наблюдения он тут же, на пленуме Минского горкома КПБ, подкрепляет не менее обескураживающими примерами: «Поэт А. Вознесенский выступил инициатором крикливой кампании в связи с днем рождения художника-модерниста М. Шагала», а автор рецензии на роман А. Рыбакова «Дети Арбата» О. Кучкина «использует в положительном смысле буржуазное понятие сталинизма и одобряет трактовку А. Рыбаковым нашей политической системы при Сталине, подпадающую под злобную антисоветскую теорию тоталитарного общества». Из всего вышеприведенного становится ясно, что Адамович в республике не одинок, есть и еще «идеологические диверсанты» — в Москве и в других городах и весях нашей необъятной страны. Как и за ее пределами.

С запредельными территориями дело упростилось элементарно, как только на горизонте замаячила старческая фигура прославленного Марка Шагала, чей столетний юбилей по решению ЮНЕСКО отмечал весь цивилизованный мир. К юбилею художника в республике не было напечатано ни одной статьи, зато после, вдогонку, был выпущен оглушительный залп все тех же и некоторых других авторов, в котором трудно сказать, чего больше — дремучего невежества в вопросах культуры или сыскного усердия людей, поставивших себе целью дискредитировать этого художника, который своим творчеством снискал себе мировую славу, но имел несчастье родиться в Белоруссии.

В этом смысле удивляет прежде всего то обстоятельство, что некоторые из современных белорусских художников предъявляют Шагалу требования, уместные разве что в стенах своего творческого союза. Позволительно ли забывать, однако, что М. Шагал — художник все-таки иного художественного мира, человек сложной личной и художнической судьбы, наделенной особым даром и особенной творческой манерой, которую тем не менее понял и принял мир. Но которую, к сожалению, не приняли на его родине. Все многочисленные попытки общественности добиться организации музея М. Шагала в Витебске или в его родном Лиозно до сих пор разбиваются о нерушимую стену смехотворных обвинений вроде тех, что Шагал — не наш, что он сионист, потому что, видите ли, расписал синагогу в Иерусалиме. О том же, что его руками расписана знаменитая гранд-опера в Париже, а его витражами украшен Реймский собор во Франции и здание ООН в Нью-Йорке, что он великий художник современности, все творчество которого основано на образах нашего Витебска, а его поэзия исполнена редкой по силе тоски и боли за судьбу его родины во время немецко-фашистской оккупации, — эти факты начисто игнорируются поборниками упоенно-разоблачительной «правды о Шагале».