Павел Астахов: Наши дети. Исповедь о самых близких и беззащитных

Или есть Международный детский дом в Иванове, созданный в 1933 году для детей испанских революционеров. С тех пор там выросли и были воспитаны дети из девяносто пяти стран мира, в том числе сын Мао Цзэдуна. В детдоме есть музей, где по годам расписано, из каких стран родом были дети-выпускники. Там только иностранные дети. Их в какой-то момент было четыреста с лишним, а сейчас – двести пятьдесят. Двести пятьдесят детей, вы представляете? Это неуправляемое учреждение, казалось бы. Но – там есть традиции, дисциплина, объединяющее начало. И все прекрасно.

Еще один хорошо известный пример – кадетские школы-интернаты. Я был в кадетских школах в Горно-Алтайске, Кемерове, Воронеже, Уфе, Казани – таких много. В последнее время появились тематические, каких раньше не было, – МЧСовские, полицейские, пограничные, нахимовские, казачьи. Дети, надев форму, совершенно по-другому себя ведут. Потому что, если ты надел форму, нельзя совершать противоправные поступки. Стыдно.

Есть пример образцового спецучилища. Спецучилище – это вообще отдельный вид учреждений. В спецшколы и спецучилища помещают подростков, совершивших преступления, причем даже иногда не в первый раз. Например, в Раифском спецучилище в Татарстане есть дети, имеющие по две-три судимости. Повторю – это дети! Другой вариант: ребенок совершил преступление, но еще не достиг возраста уголовной ответственности. Понятно, что он уже преступник, но судить его нельзя. Его тоже направляют в такое спецучреждение. Так вот, в Раифском спецучилище, которым, как ни странно, руководит женщина, – идеальная дисциплина. Это училище кадетское.

А есть точно такое же в Мурманской области – так в нем ситуация ужасная. Приехали туда мои советники, их там матом обложили дети, которые на крыльце сидели и курили. Был еще Кижингинский интернат в Бурятии – сейчас его уже ликвидировали. Туда поехала корреспондент «Комсомолки», а по возвращении пришла ко мне, рыдая, и сказала:

– Слава Богу, что меня там не убили и не изнасиловали!

Главная опасность в том, что из таких мест, как Кижингинский или Ижевский интернат, местные преступные группировки вербуют себе адептов. Потому что ребенка, который в десять-одиннадцать лет становится членом криминального сообщества и совершает преступления, нельзя судить, его нельзя привлечь к уголовной ответственности, его нельзя посадить. С ним ничего нельзя сделать. Дети превращаются в воришек, карманников, форточников. Ну а если они совершают преступления, тем более остаются безнаказанными, то в дальнейшем становятся уже закоренелыми преступниками. К пятнадцати годам это созревшие бандиты, причем рецидивисты.

В Горно-Алтайске мы разбирали ситуацию по одному интернату, где мальчик проявил свою молодецкую удаль тем, что толкнул учительницу в столовой – фактически ударил. Ну, его поругали и всё – вроде сирота, в интернате. А у него за плечами – и кража, и грабеж, и разбойное нападение – одно за другим. А потом вскрывается целая шайка, которая занимается грабежами.

Так вот, в Ижевском интернате директором несколько лет назад поставили парня, выпускника педагогического института, который параллельно с учебой занимался рукопашным боем, был чемпионом. Парень физически крепкий. И вроде все перекрестились: слава Богу, директор, который сам наводит порядок, в том числе и кулаком, если надо. А привело это все к тому, что днем он наводит порядок, а ночью этот Артур там сам управляет всем.

И в какой-то момент Артур приходит к директору и говорит:

– Мне восемнадцать лет завтра исполняется, оставьте меня еще на год.

А директор, в общем-то, уже хорошо понял, что это фактически малолетний бандит. Потому что Артур успел выстроить четкую иерархию – у него было два приближенных, что называется, «быка», которые били и наказывали всех неугодных и собирали деньги с остальных. На ночь дети разбегались по городу, утром должны были принести деньги, еду, выпивку, кто что.

Это мы уже потом все вскрыли, вместе со Следственным комитетом. А я обратил внимание вот на что: приехал, взял журнал у дежурного, а дежурный там ничтоже сумняшеся записывает, сколько детей в интернате ночевало. В интернате девяносто три человека, а он пишет: «ночевало тридцать семь» или «ночевало сорок два», «ночевал двадцать один» – это в выходные в основном такие цифры, с субботы на воскресенье. Я смотрю на него и говорю:

– Слушайте, я знаю историю в Москве – в интернат не вернулся ребенок, а директор об этом не сообщил. Так директора выгнали оттуда взашей! Это ЧП! Ребенок не ночевал в детском доме!