Павел Астахов - Квартира

За окном вечерней электрички виднелась полуфантастическая картина. Остановившаяся стройка нового элитного, как принято обзывать в рекламных приманках, района бледнела в сумерках московской зимы. Огромные котлованы, присыпанные грязным снегом, жадно разевали свои пасти. Одинокие краны подпирали черное низкое небо, изредка вспыхивая красными противовертолетными маячками, что еще больше придавало апокалиптичности всему пейзажу. Тысячи, а возможно, и миллионы непостроенных квадратных метров, оплаченных по всевозможным кривым и серым схемам, так и не дождались своих хозяев.

Андрей Андреевич Павлов присел на пустую лавку и грустно вздохнул: пейзаж казался точной аллегорией всего, что происходит со страной.

— Эй, мужчина, закурить не найдется? — вывел его из размышлений грубый голос.

Андрей Андреевич машинально оглядел автора вопроса: лысый, угрюмый, в шрамах. Глаза бегают, нос перебит. Коренастый, чуть выше среднего роста, крупный. Вязаная черная шапка сдвинута набок. Грубые ботинки на ногах, перчатки на руках. Одна рука спрятана за пазухой. Что-то держит под курткой. Павлов сунул руку в карман.

— Извините, не курю. Могу вам предложить леденцы. Помогает.

Андрей Андреевич протянул блестящую конфетку незнакомцу. Тот задумчиво принял подарочек и явно растерялся. Мгновение что-то прикидывал, примеряясь к пассажиру, и неожиданно с дикой силой швырнул конфету в дальний конец вагона. Электричка издала свисток и тронулась от перрона, а грубиян двинулся на Павлова.

— Издеваешься?! Слышь, ты, петух гамбургский, пойдем-ка выйдем. — Он схватил пассажира за рукав и с силой дернул на себя.

На удивление, пожилой человек не оказал никакого сопротивления, а, наоборот, легко подскочил и сам нырнул по направлению рывка. Не рассчитав силу своего приема, грубиян оступился, выругался и, охнув, споткнувшись о лавку, повалился назад на пол. Не успел он перевести сбитое падением дыхание, как над ним уже стоял Андрей Андреевич.

— Напрасно вы так горячитесь, молодой человек. Так можно и расшибиться, — покачал он головой и протянул руку. — Держите! Вставайте! — Тут же без труда помог попутчику подняться и внимательно посмотрел ему в глаза. — Я вам не советую грубить и затевать ссору в общественном транспорте. Во-первых, это может быть расценено как хулиганство, то есть грубое неуважение к общественному порядку. А это преступление. До пяти лет лишения свободы. Во-вторых, вы можете напасть на человека, владеющего спецподготовкой, и серьезно покалечиться. В-третьих, в поездах полно милиции в штатском и вас могут задержать. Ну а в-четвертых, зачем вам все эти проблемы?

Андрей Андреевич не отводил глаз от мутного и тяжелого взгляда попутчика. В пустом вагоне, кроме них двоих, сидели еще два подростка, увлеченно игравшие в какую-то электронную игрушку, да дремлющий бомж на одиночном сиденье под стоп-краном. Андрей Андреевич и сам сел в последний вагон, потому что именно от него лежал самый короткий путь к дачному участку, где его ждал теплый ужин и верная жена Василиса Георгиевна. Да, сегодня он задержался в городе дольше обычного, но вполне успевал к позднему чаю.

Лысый закряхтел, потер ушибленный локоть, немного подумал и вновь навис над пенсионером.

— Очень умный? А если так?

Из-за отворота куртки показался и блеснул в желтом свете вагонных фонарей нож. Обычный складной нож с длинным тонким лезвием. Лысый провел им по воздуху слева направо и обратно и ощерил кривые поломанные зубы.

— Хороший нож, — неожиданно похвалил Павлов, с интересом разглядывая орудие лысого попутчика. — Наверное, очень удобно карандашик поточить, колбаски нарезать… Я в детстве мечтал, чтобы под рукой был такой же. Все мальчики любят острые предметы. Оружие. Ножи. Правда?

Он подмигнул и хитро улыбнулся, а лысый напрягся. Он не понимал, к чему ведет этот старик. А старик неожиданно резко повернул голову влево, словно кто-то его окликнул, и призывно махнул рукой кому-то, находящемуся за спиной оппонента. И, конечно же, лысый оглянулся. На миг.

Этого времени вполне хватило Андрею Андреевичу, чтобы резко ударить ребром ладони по пальцам оппонента и, всем своим весом навалившись на запястье, вывернуть его и вырвать нож. Тот, звякнув, упал на пол, мужчина зарычал от боли и злости, а Павлов размахнулся ногой и коленом саданул его в грудь.