Александр Проханов - Колдуны войны и Светозарная Русь

Так что же, может быть, теперь, когда пистолеты Макарова заряжены и взрывные устройства снабжены таймерами, попробуем договориться? Патриоты и либералы, власть и оппозиция встретятся за столом переговоров, делегировав на эти переговоры самые умные, просвещённые головы, пока они ещё не прострелены? В обстановке исследования, в дни изнурительной прилюдной полемики изучим силовые линии ненависти, проходящие через нашу историю. Кропотливо и тщательно проложим линии разграничения, от которых затем станем отводить тяжёлые вооружения. Составим карту, на которой будут отмечены зоны конфликтов. На этой карте будут нанесены огненные события, которые взрывают наше миросознание, события, вокруг которых ведётся беспощадная брань смыслов. Из этих центров в общественную жизнь России изливаются огненные яды раскалённой энергии истребления. На этих силовых линиях ненависти должны быть нанесены такие события, как церковный раскол XVII века или сегодняшняя война в Новороссии.

Наш русский раскол кажется почти непреодолимым. Потому что все линии раскола смочены кровью. Спор, который ведётся в недрах русской идеологии, – это спор о пролитой крови. Поэтому такой спор и не носит кафедральный характер. Не укладывается в «круглые столы» и симпозиумы высоколобых. Спор о пролитой крови рождает ненависть, реванш, чувство мести, которая является кровной местью. И, садясь за стол переговоров с противниками, мы должны сознавать, что этот стол щедро забрызган кровью.

История, в том числе и русская, сильнее тех, кого принято называть творцами истории. Эти творцы суть функция истории. Самые заметные персонажи, подхваченные историческими бурями, выносятся на историческую поверхность. С историей нельзя договориться.

Русская история хлюпает кровью. На виолончель русской истории натянуты струны из человечьих жил. Мы все, сразившиеся сегодня друг с другом, являемся людьми истории. Мы не сильнее её. Крутимся в её кровавых водоворотах, залипаем в её хлюпающих сгустках, мчимся среди раскаленных потоков.

Как вырваться из истории? Встать над ней? Как обрести сознание, которое поднимет тебя над исторической схваткой? Для этого ты должен стать духовидцем, блаженным, святым. Иначе выход из истории будет бегством из неё. Беглецам из истории незачем встречаться друг с другом, не о чем рассуждать и договариваться. Они не горячие и не холодные, они – тепло-хладные. И в их тепло-хладном мировоззрении не могут родиться формулы великого вселенского примирения.

Сегодняшняя Россия остановилась в развитии. Она не устремилась вперёд. В ней отсутствует поток, вовлекающий в себя всех живущих в нашей стране: левых и правых, красных и белых, православных и мусульман, татар и евреев, чеченцев и русских. Рывок, долгожданное развитие – обещанное постоянно откладывается. Модернизация, философия общего дела – это и есть исходный момент для гражданского примирения. Развитие, о котором мы говорим, выведение России на новый цивилизационный уровень потребует усилий всех, всеобщей созидательной работы. Прекратит изнурительное копание в прошлом, устремит сознание в грядущее.

В русской религиозной философии грядущее занимает огромное место. Грядущее – лучезарно, обещает человечеству цветение, одухотворено райскими смыслами. Примирение, о котором мы говорим, не может быть механическим. Оно связано с преображением, с великой осиянной победой, той, в которой каждый из нас найдёт своё восхитительное место. Как это было в Победе сорок пятого года.

Мой отец погиб под Сталинградом в 1943-м году. И мама, уже вдова с бесцветными от слёз глазами, повела меня, шестилетнего мальчика, на трофейную выставку, что была развёрнута в Парке культуры и отдыха. Я помню немецкие бомбардировщики со свастиками, помню тяжелые гаубицы, пятнистые, как жабы, помню бронетранспортеры с растерзанными гусеницами. Я помню огромный, как дом, страшный немецкий танк, с уступами, с выемками, с орудием. Этот черный танк был для меня тем чудовищем, что убило моего отца, что принесло горе мне и моей маме. А потом в этом танке, в его бортовине я увидел громадную, с оплавленными, сверкающими белой сталью краями, пробоину – от удара нашей бронебойной пушки. И эта невидимая пушка была тогда для меня той силой, что отомстила за убитого отца, что отвернула от меня, от моего дома, от моей мамы этот чудовищный танк, эту темную силу. И с тех пор всю мою долгую жизнь я несу в себе этот образ как образ нашей победы.