Александр Петрушкин - Воспоминание об Эдеме. Тыдымский дневник. Опыт метанойи

Интервью с дочерью Ельцина на РБК. Название «Мифы о 90-х умрут, а правда останется». Впечатляет, как «язык проговаривается». Это правда. Мифы о 90-х умрут, а вот то, что тогда было я постараюсь передать, как свидетельства очевидца всем своим детям, чтобы те передали их своим.

О Рязанове – 89 это хороший возраст. Рад, что крайние 43 года был его современником

Только что дописал маленькую реплику для журнала «Здесь» – ФРАГМЕНТИРОВАННАЯ РЕПЛИКА О ДЕФРАГМЕНТИРОВАННОМ ТЕКСТЕ ВООБЩЕ или ТЕКСТ ЕДИН и ТЕКСТ ВТОРОЙ.

Знал бы, я на что подписывался, когда опрометчиво взялся за окололитературные работы лет десять назад. По счастью – не знал.

ФРАГМЕНТ 1

На этом реплика могла бы быть завершена. Умножать пустоты, когда мир вокруг состоит на большую часть из этих самых пустот (темной энергии/материи?) – дело неблагодарное, поскольку не единичное. Заметим однако в этом фрагменте, что именно темнота, как субстанция, объединяет / соединяет / связывает / взаимообуславливает то, что обладает вещностью и обоснованностью здесь. Стало быть пустоты обязательны и непременны. Они – это сосуды, которыми перекатываются все жидкости этого мира: от говна и до крови, лимфы и прочего, что впрочем всё равно станет говном. Когда-нибудь.

ФРАГМЕНТ 2

В день приходится пропускать через себя два текста. Текст един – тот, что происходит в так называемой реальной жизни (хотя реальность этого мира тоже под большим сомнением). И текст второй – тот, что приходит через сеть. Первый из них более детально прорисован и управляем теми или иными моими действиями, что возможно только лишь иллюзия, поскольку излишняя детализированность, то есть уловимость мира, вероятнее всего признаки того, что «ты увяз в матрице». Второй – неуправляемый, сложный и зачастую столь же чуждый, как миры Ридли Скотта – потому более реальный (детали меняются, язык обретает многозначность, в значении – неоднозначности, это скорее убеждает в том, что он есть здесь, с нами. Это хорошо – хотя и выводит к параноидальному приятию мира, поскольку неприятие мира – это тоже приятие его, но через отрицание.

ФРАГМЕНТ 3

Поскольку второй текст это срезы чужого и чуждого мира, и способов авторской адаптации к нему, равно и обратной адаптации мира к своему автору – надо быть Протеем несколько (много) раз за сутки. Прежде всего осознать правила местной архитектуры, правила поместного управления и всемирного джихада (этих не-своих) текстов по отношению к тебе. А самое главное – их правоуполномоченность их [текстов] на этот самый джихад. В итоге они победят. А далее их можно ассимилировать и переплавить или выслать. В Тасманию, например.

Или поселить в пригородах своего внутреннего Парижа. Крайний вариант мне всегда больше, потому что кто знает, как пригодится та или иная глина в строительстве. Вспомним «Камень, егоже небрегоша зиждущии, сей бысть во главу угла» (Пс. 117:22).

ФРАГМЕНТ 4

Любой текст нуждается в объяснении – этим объяснением является его пейзаж, который состоит из размытых лиц соседствующих текстов, потому всё зависит от правильности их места в общем потоке. И тут всё в руках архитектора (вот Руслан Комадей и Кирилл Азерный в Катеринбурге тоже такие архитекторы – это были неизбежный реверанс и рекламная пауза).

ФРАГМЕНТ 5

Про отсутствие вкуса. У автора вообще не должно быть вкуса – иначе он будет существовать в мёртвом поле культуры, но не искусства. Автор обязан быть диким и глупым – иначе он попытается свои домыслы о том, какими должны быть тексты (и первый, и второй) сделать реальностью.

Глупости сейчас буду говорить (но они мне нравятся). Дикий лес всегда лучше аглицкого газона, самое что ни на есть Азовское море красивей любого бассейна и джакузи какого-нибудь Стива [Джобса] и так далее, и тому подобное.

Правила в искусстве должны отсутствовать. Если подумать то тексты, которые принято обозначать как «пушкинскую» графоманию – это именно попытка клонировать искусство, которое стало уже культурой. А культура суть говно. В самом лучше смысле. В смысле топлива для будущего (буйного и помешанного) искусства.

Я неправильно начал этот фрагмент – автор никому ничего не должен. Он даже может не быть автором текста, но текст всегда архитектор автора. И это, пожалуй, самое главное происшествие, которое может происходить с автором, а иногда и с читателем (хотя в этом случае вероятность его реже).