Татьяна Демьяненко - Хроники карантина

Сегодня муж в привилегированном положении: за ним приедет машина, имеющая пропуск, и отвезет его на свободу: сделать обмеры. Наверное, именно так выводили временно из концлагеря евреев-врачей, если в них появлялась острая нужда: окажи помощь немецкому офицеру, а после отправляйся назад, знай свое место. Мы не в концлагере, а муж ликует в предвкушении. Ему, в отличие от меня непривычно столько времени проводить дома.

Вчера мы впервые пошли в магазин совсем без необходимости, то есть незаконно. На улице ледяной ветер и ярчайшее солнце – редкое сочетание южной весны. Людей становится все больше: разнообразие масок, многие из которых несут эстетическое значение, важный маркер наличия блата в фармацевтических кругах. У нас масок нет. Сейчас я больше всего боюсь того, что в магазин запретят выходить без оной, и придется разбираться в юридическом термине «маска», что согласно ноте закона может быть отнесено к ней, а что не соответствует заявленным критериям.

На обратном пути зашли на почту, место, отсутствующее в списке разрешенных, но ежедневно работающее и собирающее около себя очереди: мечта любой казачьей бригады. Сборная посылка из Китая – привет из прошлой жизни, в которой дочка планируя дизайн будущей комнаты, выбирала удивительные для меня предметы интерьера – гобеленовый постер, замысловатые розовые часы на цепочке и гирлянду на стену. Сейчас – они словно ниточка в будущее, в котором эта комната ждет ее, несмотря ни на что.

Квартира же, в которой мы живем сейчас, постепенно заполняется этой будущей жизнью, мешая передвижению в настоящем. Кресло заняло четверть свободного места в проходной комнате, а матрас стоит у стены в изолированной: комнате дочки.

Все реже звучит в нашем доме речь. Кажется, мы как кошки общаемся на каких-то глубинных уровнях беззвучной передачи информации. Может быть, мы уже хоть немного кошки. Им хотя бы можно на улицу…

Раньше неким показателем счастья для меня была возможность провести дома целый день. Сейчас мне словно подарили порцию счастья, которую я неспособна переварить и наблюдают за этим, сидя напротив, строго следя за поглощением. Жаль, что я не Дениска, а это не манная каша, которую можно попробовать со всеулучшающим хреном, а в крайнем случае вылить на голову проходящему милиционеру

Я фантазирую о развитии ситуации. Быть может, нас начнут массово тестировать и выдавать пропуски лишь тем, у кого обнаружат антитела с разрешением выйти из дома через сорок дней после их обнаружения и исключительно в одежде красного цвета. Или объявят, что карантин чудесным случайным образом открыл то, что в городах снизилась преступность, народ стал здоровее и счастливее, а для подтверждения, не откладывая в долгий ящик, проведут всенародный референдум. Или проведут принудительную вакцинацию одновременно с испытаниями вакцины. Или предоставят право решать выходить ли из дома народу, а платой за такой выбор будет добровольный отказ от медицинской помощи. Я очень надеюсь, что я плохой прогнозист.

История с карантином кажется мне донельзя смешной (если бы не было так грустно и страшно). Представьте, что в организме воспалился какой-то орган. Например, одну ногу поразила гангрена. А режут здоровую ногу. Очаг инфекции в нашей стране находится в одном месте, а наш край очень привлекателен для тех, кто хочет покинуть эпидемически-неблагополучный район. Оказывается, карантин нам нужен для того, чтобы уберечь нас же от заражения. Более разумного объяснения, почему именно мы, я не смогла отыскать. Время покажет. Или нет.

Вопросы, которые волнуют меня сегодня:

– Сколько часов разрешено ходить по магазину?

– Является ли поход к лесистому берегу Кубани законным, если моим лечащим врачом является натуропат, а лекарством являются свежесобранные грибы?

– Чем я могу быть полезна людям, имеющим машины с пропусками?

Сегодня маятник качнулся в другую сторону. Я проснулась в четыре утра и никак не могу уснуть вновь. Что ж, безусловной возможностью карантина является возможность спать, когда хочется. Хорошо это или плохо для меня я пока не знаю.

Я с любопытством заглядываю в себя и обнаруживаю там смирение. Я плохо образована и именно поэтому сейчас мне проще рассуждать о смирении: нет чужих ориентиров. Мне кажется, понимание смирения в нашей стране сильно отравлено существованием смирительной рубашки. Интересно, как ее название звучит на других языках, от какого корня образовано? Мне кажется, принцип смирительной рубашки полярен с-мир-ению. Смиряться для меня это примирять разные части реальности внутри себя, в смирении появляется свобода. А смирительная рубашка – это проявление насилия. Но в каком-то месте эти явления для меня соединяются. Мир в какой-то его части является такой вот смирительной рубашкой, как границей, как силой больше меня. Именно встречаясь с чем-то больше себя и признавая реальность таковой, опуская руки, я подхожу к бессилию – развилкой между смирением и беспомощностью. Смирение для меня означает способность добавить в свою реальность пазл того, что изменилось, подкорректировать ее и продолжать жить в этом изменившемся мире. Беспомощность же – отказ жить и действовать; в беспомощности скрыт торг: «пока не будет по-моему, я не начну жить». Беспомощность питает депрессию, смирение создает переход к умиротворению. Умиротворение не равно покою, апатии, равнодушию и невовлеченности. Умиротворение – это умение жить в мире с разными чувствами, не отсекая их и не отчуждая, «творя мир внутри себя».