Светлана Беличева-Семенцева - В России надо жить долго

И действительно, столь беспрецедентной публичной травли Пастернак не выдержал, сердце «загнанного» писателя вскоре остановилось. После этих событий он прожил чуть больше года.

Горбачевская перестройка отменила политические доносы в форме критических статей, но не укротила завистливо нетерпимое отношение к чужому таланту и успеху, оставив в распоряжении этих критиканов такие испытанные средства как ложь, клевета, шельмование. К этим средствам недовольные перестройкой и демократизацией прибегали не только в писательских кругах, с этим же столкнулись и мы в той борьбе, которая разворачивалась на педагогических баррикадах.

Рановато я радовалась и мечтала о безмятежной творческой работе над докторской диссертацией, когда с сентября 1985 года не без боя добилась докторантуры и получила два года свободы от учебных и других нагрузок по кафедре педагогики и психологии Тюменского университета, где я тогда работала. Беда свалилась, откуда меньше всего ждали. За время нашего двухмесячного отпуска бесконечными проверками по всем мыслимым и немыслимым линиям, угрозой увольнения и наказания до больничной койки и тяжелой болезни, пареза был доведен директор подросткового клуба «Дзержинец», местный Макаренко, как его называли в городе, Геннадий Александрович Нечаев. «Дзержинец» располагался в романтическом месте, в старой кирпичной водонапорной башне, выстроенной когда-то тюменскими купцами. С этой башней нам пришлось познакомиться в наш первый день прибывания в Тюмени, когда мы с мужем, оставив нехитрые пожитки на вокзале, шли по деревянным тротуарам очень грязного и убогого города в поисках моторного завода, на вычислительный центр которого были распределены после окончания Таганрогского радиотехнического института. Никто из встречных людей не мог нам объяснить, где находится моторный завод, и как туда добраться, что было и не мудрено, поскольку, как потом выяснилось, завода еще не было, он только строился. Пройдя пешком полгорода, мы в полной безнадежности остановились около этой самой кирпичной бывшей водонапорной башни, выгодно отличающейся от деревянных домишек, которыми по большей части была застроена тогдашняя Тюмень. И вот чудо, оказалось, что мы остановились на месте никак необозначенной остановки служебного автобуса, который раз в час следовал на моторный, о чем нам сказала ожидавшая этот автобус женщина.

Не думала я тогда, как буду связана с этой башней, и какую роль сыграет она в моей и не только в моей жизни. В следующий раз жизнь меня свела с башней летом 1975 года, когда я была избрана вторым секретарем Тюменского горкома комсомола и в первую очередь озадачена горкомом партии навести порядок в башне, где размещался подростковый клуб «Дзержинец». Клуб некогда был организован молодым сотрудником областного управления КГБ, и когда он уехал, пацаны остались без присмотра, и башня была превращена в притон. По витой лестнице я поднялась на все пять этажей башни и ужаснулась грязи, запустению и многочисленным пустым бутылкам на всех этих этажах. Нужно было решать вопрос с ремонтом, с чем, к счастью, справился студенческий строительный отряд Тюменского университета. Оставалось решить другую, еще более сложную задачу – найти директора этого подросткового клуба, способного успешно работать с трудными подростками. Опрос общественного мнения вывел меня на Нечаева Геннадия Александровича, улыбчивого крепыша, самбиста. Не без труда удалось его сосватать на эту должность, и выбор оказался как нельзя более удачным. Вскоре трудные подростки со всего города, узнав, что здесь можно поднакачаться и освоить самбо, потянулись в башню. Но Генсаныч, прежде чем допустить к самбо, требовал проявить себя в коллективных творческих делах по благоустройству и озеленению города, помощи одиноким ветеранам, участии в поэтических вечерах, спортивных соревнованиях и прочих интересных клубных мероприятиях. Органы самоуправления, командиры взводов и отрядов, до должности которых тоже нужно было дорасти, позволяли Генсанычу без дополнительного штата справляться не с одной сотней подростков, посещающих клуб. А были среди них и немало стоящих на учете в милиции подростков из очень неблагополучных семей, братья которых уже мотали сроки за совершенные преступления. По сути дела Генсаныч в условиях подросткового клуба применял макаренковский принцип воспитания в коллективе и через коллектив. То есть в клубе была создана воспитывающая среда, куда тянуло подростков, ставших изгоями в школе, та среда и отношения, которые воспитывали и перевоспитывали.