Светлана Беличева-Семенцева - В России надо жить долго

Тем временем засияли на писательском небосклоне и новые имена издавших свои произведения, которые были под запретом до перестройки. Увидел свет арестованный когда-то роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», в котором автор посмел провести аналогию между политическими заключенными ГУЛАГа и нацистских концлагерей. Эта аналогия побуждала к размышлению о коммунизме и социализме, ради построения которых непогрешимый Владимир Ильич со своими сподвижниками, казненными потом в 30-е годы, совершил октябрьский переворот и развязал кровавую братоубийственную гражданскую войну. Но тогда было не до этих размышлений, нужно было переварить всю обрушившуюся информацию о жертвах культа личности и все стремительные бурные перемены, происходящие в обществе.

Тогда же мы начали зачитываться романом Анатолия Рыбакова «Дети Арбата», ярким художественным произведением о сталинских преступлениях и сломанных сталинским режимом судьбах многообещающих молодых людей. И хотя его герои были городскими жителями, москвичами, он сумел показать и страшную трагедию крестьянства в пору ускоренно проведенной коллективизации. Вот главная героиня романа Варя, уже тогда возненавидевшая Сталина, беседует со старым интеллигентом, Михаилом Юрьевичем, работающим в центральном статистическим управлении, переименованном в ЦУНХУ-Центральное управление народно-хозяйственного учета. Михаил Юрьевич – единственный человек, с кем Варя может откровенно говорить о Сталине и его политике. Собственная сестра, член партии, категорически запретила говорить на эти темы даже с ней, поскольку в противном случае она вынуждена будет сдать сестру на Лубянку. Михаил Юрьевич, владея статистикой, в цифрах рисует трагические результаты ускоренной и насильственной коллективизации. С 1929 по 1933 поголовье лошадей сократилось с 34 миллионов до 17, крупного рогатого скота – с 68 миллионов до 38, свиней – с 21 миллиона до 12. В два раза сократилось поголовье скота, который уводили с домашних хлевов по сути дела на улицу под открытое небо, не успев построить конюшен и коровников и не успев запасти кормов на зиму. Можно представить, как голосили деревенские бабы, цыпляясь за уводимую со двора кормилицу семьи – корову. Мне об этом рассказывала моя деревенская бабушка, мамина мать из сибирской деревни Журавлевка. Когда поздней осенью в ноябре уводили последнюю коровенку, обрекая многодетную семью на голодуху, она выгнала на улицу свою бесштанную команду малолетних детишек, чтоб те облепили корову, голосили и не давали ее увести. К счастью, активисты, проводившие коллективизацию, смилостливились и не стали отдирать от коровы вцепившихся в нее ребятишек. Семья смогла выжить на картошке и молоке, иначе не остались бы в живых моя мама и ее братья, а заодно не появилась бы на свет и я. Благодаря тому, что в Сибири в изобилии садили картошку, ее жители в эти годы не умирали от голода, как вымирали на Украине и в южных районах России, после того как подчистую из амбаров выгребли все зерно. Да и зерна в 1933 году после коллективизации на 21 миллион тонн собрали меньше, что не помешало вывести за границу в неурожайные 1931-32 годы 12 миллионов зерна, тогда как в 27–29 годах вывезли за границу 2,5 миллиона тонн. Сталин, покончив с НЭПом и взяв курс на индустриализацию, за границей обменивал зерно на технику. И если во время НЭПа без всяких человеческих жертв смогли поднять из руин гражданской войны промышленность и сельское хозяйство, то ценой в 13 миллионов крестьян умерших от голода, погибших при раскулачивании и высылки в Сибирь, на север, была оплачена индустриализация. А к этой цифре еще следует добавить трудно подсчитываемые сотни тысяч и миллионы погибших крестьян, высланных в СИБЛАГи, и арестантов ГУЛАГа, ту бесплатную рабочую силу, непосильный 12-ти часовой труд которой оплачивался лишь скудной тюремной баландой.

Выдавая Варе всю эту убийственную информацию о коллективизации и ее трагических последствиях, Михаил Юрьевич убедительно просил ни с кем и нигде не говорить на эту тему, чтобы не погубить себя. Нельзя было также рассказывать и того, что Варя видела на Киевском вокзале, где вповалку лежали умирающие от голода люди, добравшиеся с голодного юга до Москвы с надеждой на спасение, и откуда их не выпускала милиция. Московский вокзал был оцеплен милицией, умирающих от голода, опухших, обезображенных людей не впускали в город, чтоб не портили картину победившего социализма. Знал ли об этом голодоморе Сталин? Наверно, знал, поскольку после гибельной, ускоренной коллективизации он издал Постановление ЦК ВКП (б) о перегибах на местах, обвинив во всем местные власти, которые добросовестно выполняли спущенную сверху разнарядку. А еще нашлись виноватые в Наркоземе, 35 руководящих работников которого вместе с заместителем наркома Конаром были расстреляны в 1933 году, о чем не преминули сообщить в «Известиях».