Михаил Гефтер - 1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

– Конечно! Она боится и будет сопротивляться. Эффективности оппонирования себе эта система не потерпит.

– Сегодня власть пишет на фасаде слова из европейской традиции: демократия, конкуренция, суверенитет. Ничего такого не допуская. Я смотрю теперь на вещи, прости, прагматически: система в западне. Раз есть возможность продлить русским допуск к свободе, это я предпочту тому, чтобы клеймить ее «сталинской». Она ведь еще похуже Сталина может наворотить.

– Здесь и моя заповедная мысль – освобождение рабов. Я же сейчас говорю о том, что высвобождает нас от худшего в ее порченности. В отношении системы Сталина определенно одно – что та не превращаема ни в какую другую. К сожалению или к счастью, этого не знал тот, кто начинал перестройку. Однако революционная риторика волшебного преображения одного в другое «в сжатые сроки» России знакома и царит по сей день. А мы знаем, что системная катастрофа запрещена, мы не смеем пойти на риск катастрофы. Императивы ситуации расположены между двумя полюсами – непревращаемостью системы и табу на катастрофу революций.

А поскольку эта система непревращаема и революция в ней запрещена, нам некуда деться от компромисса как смысла. Как того, что пора перевести на язык политических задач. Сталинское целое мертво, но живуч ли искомый компромисс? Неизвестно. Однако переходное состояние должно получить целостность, дружественную человеку. Иначе оно станет несносным для меня, и для нас, и для тетки с улицы.

– Но я не вижу альтернативы балансу Центра и Федерации.

– Ладно, посмотрим на вещи иначе: нужна альтернатива. Нужен проект государственного устройства России, при котором процесс местной суверенизации дорос бы до потребности жить вместе! Россия – гигантское пространство от Смоленских земель до Тихого океана. Здесь живут 81 процент русских, распределенных по областям, краям, автономиям. Москва старается удержать республики, добавляя им прав в статусе прежних областей, краев? Но это не альтернатива, а, если угодно, «антиальтернатива». Что же, уступая автономиям, мы откажем в повышении планки суверенности русским? Автономные республики в РФ – это народы, это малые страны. А русский Север? А Сибирь? Кто там раз побывал, знает, что Сибирь – больше чем страна, это цивилизация!

Конечно, сегодня нужно обустраиваться жить, а не временно существовать. Но так, чтоб не закрыть возможность для вступающих в жизнь устроить ее по-другому. Искать пропорцию для различий, отказаться от таких слов, как «дезинтеграция» и «сепаратизм». Не мешать процессу, идти ему навстречу. Нужно опережающее приспособление к реальностям будущего, а этого нет. Нурсултан Назарбаев отклонил вопрос интервьюера, спросившего, не усматривает ли он связь между территориальными претензиями России и ее экономическими неурядицами. Назарбаев сказал, не усматривает. А я усматриваю!

Дело в том, что российская власть вынуждена будет проводить непопулярную политику. Политика могла быть более обдуманной и весомой, и все же останется непопулярной. В таких ситуациях возникает соблазн уравновесить непопулярность чем-то успокоительным для человека из очереди. Уступить призракам с лампасами? Или что-то еще неожиданное, продиктованное искушением сохранить массовую базу, обращаясь к преданиям российской традиции (действительной и измышленной), выдвигая ее на первый план? Здесь виден источник опасности.

В ходу спущенный сверху термин: «единый российский народ». Я не убежден, что это слово нам на пользу. Это напоминает измышленную в СССР «новую историческую общность – советский народ». Вроде неплохо, а мешает переносу акцента с единства на жизнепоказанные различия, которые приведут к новому «вместе». Я не против интеграции в формах, которые выстроятся снизу. И выстроят их реальные суверены, нащупавшие суверенность и ознакомившиеся с ее изнанкой. Пускай попробуют! Пусть узнают, что за тяжкая штука власть.

Нарисовались и опасные пункты. Поскольку ситуация с властью у нас запутывается, не втянутся ли Штаты в искушение ею воспользоваться? Защищена Америка внутренне против такого соблазна? И как сложится контекст мировой ситуации, если неожиданно выйти к каким-то формам интеграции? Назарбаев любопытен его идеями и предложениями. А Ельцин не вечен. Все еще может перевернуться, и даже быстро.

– Все необратимо в том смысле, что события бесповоротны. Но на событие можно соорудить контрсобытие.