Михаил Гефтер - 1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

– Твоя главная тема – это альтернатива как способ остановить революцию. Сегодня от советской безальтернативности мы через перестройку вдруг пришли к новой безальтернативности. Да еще, если верить тебе, стоим перед перспективой неостановленной революции.

– Но и это с нами не впервые. Здесь необходимо представить ряд предальтернативных ситуаций в прошлом России – как они разрешались? И почему не перерастали в альтернативу? Проблема преемственности и разрыва с прошлым определяет потенциал альтернативного мышления.

– История того, как мы бродим кругами. Сколько кругов ты насчитал с декабристов?

– Декабристы, кстати, вне ряда. В конфликте Пестеля и «северян» момент альтернативы наметился, но не скажу, что ситуация в целом была альтернативной. Другое дело 1861 год как «революция сверху». За отсчетную точку возьмем постниколаевскую предальтернативу. Отмена крепостного права и разночинство – узел, где русские коллизии доросли до исторической предальтернативы. Реформы, при попытке от этих реформ выйти на уровень гражданского общества. Вот где истинно встала проблема альтернативы. Вступившая на путь «революции реформ» власть отказалась делиться гегемонией в пользу разночинных эмбрионов. А те не складывались в гражданское общество и весьма от этого далеки. Но речь тем не менее о целом пласте людей, которые устремляются во все среды, от подполья до науки и земства.

Ответ разночинского движения носил характер контрреформы. Про царствование Александра III говорят «эпоха контрреформ», это верно. Но и разночинское движение мы вправе рассмотреть как революционную контрреформу : пройдя ряд стадий, та иссякла в терроре. Происходит столкновение, и с обеих сторон оно ведет к крушению протоальтернативной ситуации.

Вот первый узел. Второй узел – 1905 год, первая революция и Столыпин. Даже 1917 год предварен обозначенным его именем предальтернативным столкновением. Третий узел нэповский, с переходом в сталинизм. И четвертый – от Хрущева до Ельцина.

Каждая следующая ситуация относила себя к предшествующей. В этот момент было возможно осмысление прошлого либо отторжение, игнорирование его. Различие страшно существенно для того, сможет ли предальтернатива перерасти в норму. Либо не сможет, и тогда фактор неостановленной революции возвращается во всей силе.

– Но ведь революцию можно остановить реформой?

– Важен шанс опосредования и широта окольного хода. Революция, которая в самой Франции стала извержением вулкана, далее пошла в окольное движение по планете, имея ресурс опосредованного влияния. Оттого чужая революция могла сработать на опережение реформой в другой стране. Пример – русское 19 февраля 1861 года. Если отмену крепостного рабства в России объяснять чисто внутрироссийскими причинами, – не выйдет. С одной стороны, умирает, кончая с собой, всемогущий Николай Павлович. Оказывается, что императоры не всемогущи. Царь уходит в мир иной, в стране брожение, не сильно опасное и не такое грандиозное, чтоб вынудить власть к реформе. Да, но Мир-то продвинулся! И есть уже опыт Европы, откуда можно нечто заимствовать.

Или вот более цинический случай: за 1861 годом настал 1863-й – польское восстание. Обсуждается вопрос в царском комитете министров, и либеральнейший Николай Милютин говорит: да разве мы возились бы столько с этим мятежом, будь у нас в Западном крае хорошие железные дороги?! Итак, то, что получила Европа, уйдя вперед и в результате имеющая железные дороги, в России проведут реформой «сверху» из антиреволюционных соображений. Милютин неявно оппонирует Муравьёву-вешателю и Каткову. Но я намеренно взял циническую сторону дела: возможность ввести реформой то, что в классическом очаге прогресса требовало революции, сопряженной с немалой ценой.

– Весь Мир так и сделал, научившись на нашей революции?

– Совершенно верно. Но дело в том, что пространственный ресурс реформистского воздействия чужих революций тоже исчерпан! В XX веке цена жизни пала столь низко, что заставила людей задуматься. Вот первый мотив отказа от революций. Второе: появились такие средства человекоуничтожения, которые подрывают прежние расчеты на мягкий исход. Раз мы не хотим платить такую цену, движение революциями исчерпано. Дальнейшее «переобучение» властей планеты революциями невозможно.

Мы говорили о 1917 годе. Якобы в 1917 году была альтернатива Ленину и большевикам в лице генерала Корнилова, генерала Алексеева, «белой идеи» вообще. Я тут не обсуждаю политических шансов, только вопрос об альтернативе. Представим, что в 1917 году политики от Андрея Ивановича Шингарёва и Дмитрия Ивановича Шаховского до правых большевиков – Каменева и других, вступавших в конфликт с верхами РСДРП из-за их жесткости, – сумели бы действовать в мыслящем и работоспособном блоке. Даже Троцкого в 1917-м лишь по неведению можно отождествлять со Сталиным. Но нет же, не смогли они тогда сесть за один стол и действовать вместе. Так неужели хоть теперь нельзя этому обучиться?! Можно, если признать доминанту различий.