Михаил Гефтер - 1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

Отсюда его подход к кризису внутри большевизма апреля 1917 года. И стремление провести свою «сектантскую» линию, придав ей конкретную форму. Ленин решает вопрос будущего созданной им партии как личный вопрос. В сентябре-октябре 1917-го власть валится – место для взятия власти есть. Но позволительно ли брать эту власть? Можно ли, взяв власть, остаться собой при данных условиях в данной России? И можно ли такую власть удержать? Одна из его работ осени 1917 года не случайно называется «Удержат ли большевики государственную власть». Не возьмут ли, а удержат ли! Вопрос для Ленина биографический, вопрос судьбы для него. Вопрос, который он станет решать лично и, как известно, решение найдет.

– Личный момент явно выступает в записке Ленина Каменеву (август 1917-го) о «синей тетрадке», с выписками из классиков о государстве [69]. Знаменитое «если меня укокошат, опубликуйте» – отчего Ленин придавал этому конспекту такое значение? В нем найдена двоякая формула, соединяющая разрешение на власть с условием ее удержания. Государственный капитализм плюс государство типа Коммуны – в единстве обоих понятий.

В основе ленинского «госкапитализма» 1917 года – эталон Германии, теоретически им осмысленный. То есть фрагменты европейской реальности, продвинутые в теорию, где они выступают политической альтернативой. Для Ленина еще и новая версия идеи «американского пути развития», переведенная на язык европейской актуальности.

Есть маленькая его заметка против Плеханова о Французской революции. По мысли Ленина, Французская революция почти вплотную подошла к социализму, но не было ни крупной машинной индустрии, ни банков и железных дорог – и место всего заняла гильотина . Нам, говорит Ленин, гильотинировать не нужно – есть техника экономического контроля без милитаризации собственности. Современную экономику надо лишь политически уравновесить включением множества людей в управление делами через государство типа Коммуны .

Так рождается его идея замещения гильотины . Я уже сказал, что во Французской революции робеспьеровская гильотина играла двоякую роль. Не только средства борьбы с врагами революции, но и поддержания равнодействующей: гильотиной отсекали крайности. Здесь риск «гильотинного» увековечивания революционного состояния, Ленин его угадывает. Маленькая статейка с большим значением для оценки будущего.

Полноценная аграрная революция даст свободу мелкотоварному производству при условии гибкого экономического регулирования. А Советы предоставят политический механизм, в рамках которого люди, вовлекаясь во власть, остаются самими собой. С этим Ленин пойдет на октябрь 1917 года.

– Чем это не утопия централизма? Из единого центра контролируется все!

– Услышав слово «утопия», я негодовать не стану. Я в конспективной форме излагаю биографию его мысли, и она именно такова. Да, из одного центра осуществляется «негильотинное регулирование». Парадокс III съезда решен: Лениным найден чудо-эквивалент гильотины, позволяющий оставаться у власти – без социализма , но сохраняя контролирующие позиции. С перспективой движения дальше, а дальнейшее подскажет мировой процесс. Отсюда любимая тобой фраза Ленина, в ожидании победы революции в Европе: «Тогда мы снова станем отсталыми». Мысль, от которой он испытывал интеллектуальное облегчение.

Все это в общих рамках Начала . Название ленинского логического романа – чем начать? Русская проблема, малоактуальная для Маркса, поглотила все мозговые силы Ленина. Идея разрешающей способности революционного процесса , перейдя к Ленину от русских народовольцев, с цюрихской эмиграции стала разрешающей идеей будущего его партии. В ней он нашел политический эквивалент идеи начала. Была ли только утопией октябрьская глава его логического романа?

– К 1917 году Ленин пришел к мысли, что демократический переворот в России явится интегральной частью мировой социалистической революции. Россия лишь начинает, а продолжение будет всеевропейским. Вопрос об уравнительном переделе земель в России теперь заново согласовался с представлением о революции как изначально социалистической в мировом смысле. И для этой социалистической изначальности следовало найти опору в преобразованиях, производимых внутри России.