Михаил Гефтер - 1917. Неостановленная революция. Сто лет в ста фрагментах. Разговоры с Глебом Павловским

Подъем был связан с модернизацией и ростом монополий – вещи, которые я исследовал специально. Но монополистическое перерождение промышленности содействовало не столько новому строительству, сколько финансовому освоению уже имевшихся производств. Считать это «индустриализацией» в тех масштабах, какие способны снять фактор аграрного перенаселения России, нельзя.

Говоря о столыпинской модели, мы видим ее неполноту. В нескольких отношениях будучи весьма радикальна (ломка и разрушение общины), она непоследовательна даже в проекте необходимых ей управленческих условий. А ведь Столыпин задумывал полное преобразование Руси, с исключением революции из народной жизни навсегда! Он преследовал амбициознейшую по масштабу и прочности результата цель – так? С этой точки зрения составные части его модели должны соответствовать замыслу полнотой, прочностью и масштабом. Но мы видим, что они этому не соответствуют.

Чего не хватало Столыпину для успеха модели? Не хватало земель, которые он мог дать крестьянам при выходе из общины. Не хватало времени на это преобразование. Не хватало сил для преодоления сопротивлений реформе – и сопротивления крестьянского, и сопротивления консервативных помещиков, сопротивления сил реакции и придворной камарильи. Но Столыпину еще не хватало и такой «мелочи», как благоприятных европейских условий. Для успеха реформы, конечно, требовалось, чтобы не было мировой войны 1914 года.

– Это не его вина.

– Но ведь мировая война не случайное несчастье. Элементы политики между собой связаны. И была альтернатива Ленина, крестьянская буржуазная революция в форме уравнительного аграрного переворота, с полной перестройкой государства. Ленинская модель также подразумевала преодоление сопротивления, но уже других сил. И главное, она по-своему учитывала европейские и мировые условия.

– Параллель Сталин – Столыпин уместна и ничуть не искусственна. Мы имеем право на эту параллель. После Октября община ведь не умерла, напротив. В результате аграрной революции 1917 года, включавшей уравнительный передел, она зажила новой жизнью. Крестьяне вместе владели землей, совместно распределяли ее между собой, работая отдельно. Община была номинальным владельцем земель, распорядителем их. Она их перераспределяла между крестьянскими хозяйствами и дворами, которые входят в ее состав. Общину уничтожила коллективизация Сталина, обращенная, в частности, и против общины!

Сталин «решил» проблему Столыпина: аграрное перенаселение уничтожили коллективизация и индустриализация. Массы людей, выкинутые из деревни с тачкой и киркой в руках, создавали Магнитогорск, Кузнецк, другие гиганты пятилетки.

– Между общиной и колхозом преемственности, значит, нет?

– Никакой. Коллективизация кладет конец перераспределению земель – земли раз и навсегда объединяют в колхозы. Община могла сочетаться с формами кооперации, не уничтожающей самостоятельности дворов: сбытовая кооперация, объединение при посеве. Люди могли употреблять для посева машины, а урожай убирать по отдельности, и результаты принадлежали отдельно каждому. Община совместима с доколхозными формами кооперации, но не со «сплошной коллективизацией».

Обрати заодно внимание на термин сплошной : опять эта русская полнота моментального превращения! Модель Сталина рассчитана на одноактное преобразование общества за короткий срок.

– Выходит, что Столыпин отчасти сработал на Ленина?

– Ленин извлек тогда свой столыпинский урок. Если, например, Витте не казался ему затруднением, то вызовом Ленину стал Столыпин. Опять возник «даниельсонов вопрос», но заданный уже не революционным народником, а имперской властью: что если правительство империи сумеет решить проблему капитализма в России? Какая задача в таком случае останется за революционным движением по Ленину?

Он противник столыпинщины, но Столыпина принимает всерьез, как вызов своей концепции революционного начала. (Этого я мельком касался в «Проблеме многоукладности» [66]и в неопубликованной полемике с Аврехом [67].) В его «логическом романе» образовалась новая трудность, относящаяся не к одной только политической стороне дела – удастся Столыпину или не удастся? Ленин заново переоценивает шансы Столыпина и с большей строгостью взвешивает доводы в его пользу.