Александр Севастьянов - Российское искусство новейшего времени

«Внуки» победителей, выросшие в относительной свободе, не терпят уже никакого принуждения ни над собой, ни вокруг себя (ср.: декабристы – «первое непоротое поколение в России»). Революционный романтизм – а романтизм всегда революционен, хоть это и бунт одиночек – есть роковой жребий внуков, «его же не прейдеши».

Ну чем, скажите на милость, может кончиться революция романтиков? Известно… «Сенатской площадью» или «Перестройкой».

Реалистически мыслящие люди чувствуют катастрофу заранее. Так еще в 1822—24 гг. от декабризма – революционного романтизма – отходят главные умники поколения: Лунин, Чаадаев, Катенин, Грибоедов, Николай Тургенев. Накануне восстания собирается идти к царю с повинной Пестель. С 1823 г. избирает новый путь и расходится с декабристами в литературе и политике Пушкин.

Присмиревшее после декабрьского поражения дворянское общество не враз, однако, сподобилось пушкинской премудрости и долго еще изживало «романтические бредни». И даже, вопреки естественному хронологическому развитию, было озарено пришедшим после Пушкина гением-романтиком Лермонтовым. Впрочем, о том, что Пушкин далеко, по своей гениальности, обогнал свое время, разойдясь с современниками, уже говорилось выше.

Однако со временем правнуки тех дворян, что при Петре I «ломили стеною», сокрушая боярство и церковь, отвоевывая для своей России жизненное пространство, подминая под себя крестьян и заставляя служить себе разночинцев, – пережили и отвергли индивидуалистический романтизм с его неконструктивной позицией. Наследственный сословный опыт научил их прямому и простому взгляду на действительность. Стремление вмешиваться в жизнь, «делать», а то и «переделывать» ее, уступило желанию для начала в ней разобраться. (Желание, появляющееся у нас, увы, ближе к закату и красноречиво о закате свидетельствующее.) А разобравшись – принять и полюбить. Приятие жизни, любовь к ней и жадное стремление понять ее – разве не в этом доминанта творчества так называемых реалистов? И разве могут похвастаться этим их предшественники?

…А между тем на смену дворянству, постепенно, но неуклонно теряющему лидерство в политике и культуре, поспевали иные общественные силы. И если одной публике – наследнице традиций – были еще любы Пушкин, Тургенев и Толстой, то выросла уже и другая публика – ценительница Некрасова, Писарева, Чернышевского и Добролюбова в литературе, а в искусстве – передвижников («дидактический реализм»). У этой публики, буржуазной по сути и разночинско-крестьянской по происхождению, деятели дворянской культуры вообще вызывали приступ желчеотделения. Чувство было вполне взаимным: Тургенев и Толстой, не иначе именовавшие Чернышевского, как «клоповоняющим господином», прекратили из-за этих «новеньких» сотрудничество с некрасовским «Современником». Что не помешало журналу сделаться кумиром «демократической» молодежи: его аудитория росла и крепла. Освобождение крестьян, забившее вчерашними землепашцами и скотоводами залы институтов и университетов (в технических вузах крестьянские дети составляли в начале ХХ века уже 56% студентов), обеспечило новому идеологическому и эстетическому движению мощную социальную базу.

Не буду останавливаться на подробном анализе сочинений шестидесятников, стремившихся и самый эгоизм сделать «разумным». Эти господа ничего не хотели «понять» (они и так «все поняли»), ничего не могли «принять» и никак не хотели полюбить жизнь, как она есть. Но должен заметить, что типологически их воззрения ничем не отличались от херасковских, сумароковских, хотя вряд ли сии славные мужи согласились бы сидеть за одним столом с «клоповоняющими» поповичами. И те, и другие выражали один и тот же этап исторического пути разных классов: подъем дворянской интеллигенции в первом и разночинско-буржуазной во втором случае. И делали это примерно одинаково.

Буржуазное общество, просуществовавшее в России до 1917 г., вербовало, в силу природной своей открытости, интеллигенцию изо всех слоев населения, не брезгуя ни крестьянином, ни разночинцем, ни обедневшим дворянином. А начиная с определенного момента, когда буржуазия как таковая чуть-чуть встала на ноги, она и сама выставила рекрутов в сей славный строй: Чехов, Брюсов, Мандельштам, Горький и мн. др. тому примером. По мере развития новой общественной ситуации, по мере укрепления материальной базы «буржуазной интеллигенции», идеалы шестидесятников встречали все большее сопротивление. Дети обеспеченных родителей – промышленников и купцов, университетской профессуры, зажиточных крестьян, недоразорившегося дворянства – были уже слишком мало озабочены задачами выживания и классовой борьбы, слишком утончены и образованы, чтобы не взбунтоваться против породившего их антифеодального демократического движения. Кусая грудь своей буржуазной кормилицы, они отгораживались от нелюбимой ими реальной жизни, в точности повторяя «подвиг» романтиков первой трети XIX в., а порой доходя и до самоубийственного революционного романтизма, как это сделали Брюсов, Блок, Бальмонт…