Александр Севастьянов - Российское искусство новейшего времени

Романтизм (сентиментализм, развившийся до логического предела).Классицизм наоборот. Тотальное отторжение, опровержение обоих самых главных приоритетов своего предшественника. Чувства – «слишком пресно»: нужны «страсти»; страсть, безусловно, ценность номер один. Долг и разум рядом с нею не стоят ничего (если только долг – не страсть сам по себе). В споре государства, общества с личностью симпатии авторов однозначно на стороне личности. Идеалы классицизма рассматриваются как враждебные, их носители – отрицательные персонажи, совершающие дурные, глупые, ложные поступки. Страсть ко всему индивидуальному переходит все границы; возникает культ «неправильного», «ненормального», «исключения из правил» – героем может стать урод, калека, как в «Соборе Парижской богоматери» Виктора Гюго. И даже калека нравственный – как Печорин в «Герое нашего времени». Особенный, необыкновенный герой в необыкновенных обстоятельствах: вот кредо романтика. В эстетической системе – стремление поразить, тяга к эпатажу, к экзотике, к буйной изощренной выдумке, отказ от проверенных принципов гармонии (симметрия, ритм и т.д.). Любой «порядок» – враждебен. Характерный девиз: «Если тебе дали тетрадь в линейку – пиши поперек!».

Реализм.Если представить классицизм как тезис, а сентиментализм и гиперболизирующий его романтизм как антитезис, то реализм – синтез. И чувство, и разум находят должное признание, а равно и долг обретает во благовременьи свою ценность. Конфликт между государством (обществом) и личностью разрешается по принципу «оба правы» (вариант: «оба неправы»). Художественное кредо: «Без крайностей!». Реалиста равно не устраивает, даже потешает и стремление классицистов к ранжиру, и тяга романтиков к экзотике, аномалии. «Жизнь богаче любого метода», – вот девиз реалиста. Но это равновесие неустойчиво и длится, как правило, недолго.

Эта схема, элементы которой как будто призваны проиллюстрировать гегелевскую триаду, обнаруживает поступательное движение, в котором каждая последующая фаза обусловлена предыдущей и не может быть заменена. Таков исторический факт.

Но стоит беглым взглядом окинуть всемирную историю литературы и искусства, чтобы сразу увидеть, что данная схема повторяется в ней многократно и полностью 75 75 В русском искусстве классицизм выражен в т.н. академической школе, академическом стиле; романтизм – в творчестве Орловского, Кипренского, Брюллова, Бруни, Айвазовского и др., реализм – в работах Федотова, Перова, Саврасова, Левитана, Шишкина и др. При этом надо помнить, что если художник верно, «реалистически» отображает натуру, это еще не значит, что он должен быть причислен к реалистам. Верностью натуре могут быть отмечены работы и классициста, и романтика. «Как» здесь не определяет «что», а ведь в основе классификации лежит именно содержание, а не форма, не метод. — Прим. А. Н. Севастьянова. .

Обратимся для начала вновь к русской литературе.

Не успели реалистические писания Пушкина и Гоголя, Толстого и Тургенева получить признание у публики, как Некрасов, Чернышевский, Добролюбов, Писарев и иже с ними обозначили совсем новый этап. Да только новый ли? Что же, какие идеи и идеалы развивали революционные демократы в литературе? Разве не ставили они превыше всего долг, как некогда Сумароков, Херасков, Фонвизин? Разве не культ разума исповедовали они, подобно энциклопедистам, просветителям XVIII века? Разве их произведения, их герои и образы не были весьма схематичны, прямолинейны, расчислены «в строгих правилах искусства»? Разве чувства, в том числе собственные, не попирались, не третировались ими вполне демонстративно («Суров ты был. Ты в молодые годы Умел рассудку страсти подчинять. Учил ты жить для славы, для свободы. Но более учил ты умирать», – такими словами недаром прославил Добролюбова Некрасов. А чего стоит идеальный образ Рахметова в «Что делать?»)? Разве не предстает общество в их произведениях Ваалом, требующим законных жертв?

И разве затем А. Фет, А. Майков, А. Григорьев, А. Апухтин, К.Р., И. Анненский, С. Надсон и другие, тихо и деликатно, но твердо противопоставившие поэзию чувства «гражданской» литературе, не явили собой аналог сентименталистов?

А литература символизма? О ее типологическом родстве с романтизмом можно написать тома.

Наконец, разве Чехов, Бунин, Горький, Куприн, А. Толстой и др. не оставили нам реалистическую прозу высшего образца?

Схема развития, дважды повторенная за какие-то 150 лет, уже заслуживает быть названной циклом.