Александр Косачев - Этот ты. Рассказы и эссе

Читал на днях книжку, которую на улице мне вручила безумная кришнаитка (я не успел от нее убежать). Называется книжка так – «Наука самоосознания», автор – Его Божественная Милость А. Ч. Бхактиведанта Свами Прабхупада, ачарья-основатель Международного общества сознания Кришны.

Не знаю, возможно, я слишком невежда, чтобы понимать такие заумные вещи, или же все это безобразие и в самом деле безумие, а, может, просто-напросто мошенничество. В любом случае, когда я вижу посередь предложения существительные с заглавной буквы (Душа, Тело, Любовь, Сознание, Абсолют, Истина), у меня Скулы Сводит От Тоски.

И, по моему несовершенному мнению, чтобы получать удовольствие от подобного чтива, надо быть совсем уж непритязательным дурачком, а то и вовсе – лицемером.

– Ну ты и дебил, – говорил он по всякому поводу.

– Ну вот прям – дебил, – уточнял он, если повод действительно был, и просто: – Дебил, – если повода не было.

Он дебилил всяк и каждого: пешеходов, когда был за рулем, водителей, когда был пешеходом, и в обоих случаях – велосипедистов. Тех он прямо ненавидел.

– Ну вот дебилы! – загорался он, стоило только появиться на горизонте двухколесному транспорту.

В супермаркете на него было страшно смотреть: дебилы с тележками и без толкались вокруг без конца и края, ломали очередь, разбирали свежее молоко и вообще – вели себя по-хамски.

Дебилы вечно курили, вечно говорили по телефону на весь кинозал, вечно тупили у банкоматов, вечно-вечно-вечно. Словом – дебилы.

Так он и жил. Дебилы были повсюду, он это понимал, мирился, но неустанно твердил свою мантру: «Ну и дебилы», – денно и нощно, как будто творил молитву.

Однажды он женился. Впервые я его тогда видел счастливым. Правда, и тут он не удержался и между делом соткровенничал:

– Тамада – дебил.

После свадьбы мы не виделись долгое время и случайно повстречались в парке. Он гулял со своим сыном, а когда увидел меня, радостно помахал рукой. Мы разговаривали, наверное, миллион лет, и за все это время он никого не назвал дебилом.

Стало скучно, я закурил, но, вспомнив про ребенка, спохватился и собрался уже было потушить сигарету, но он только рукой махнул.

– Он того… этого… ну, – он понизил голос, – дебил.

На том мы и разошлись.

Я бездельничал и шлялся по парку, а где-то неподалеку молодой отец-одиночка прогуливался со своим сыном-дебилом, которого любил до беспамятства. Я глядел на все это безобразие и думал о том, что жизнь и впрямь какая-то – дебильная. И тот, кто ее создал, по-настоящему был не в себе. А уж коли мы созданы по образу и подобию его, то и нечего удивляться, что все мы здесь – только дебилы. Вот так.

И вот девятнадцатый год: время мамкиных революционеров и доморощенных хип-хаперов; время беззубой контры и чертовых влогеров; время вейперов, зожников, биткоинщиков, волонтеров и прочих бездельников. Воистину – когда удовлетворены базовые потребности, начинаются хотелки, дикие и детские хотелки. Конец двадцатых годов России запомнится, как период небывалого инфантилизма, помноженного на лицемерие и невежество.

I

Я заразился СПИДом так: один козел, озлобившийся на весь мир из-за того, что в нужный момент не смог застегнуть ширинку, подсунул мне иголку, кишевшую его паразитами.

В принципе, на моем месте мог быть любой: мальчик, только пошедший в первый класс или богобоязненная дама, верующая в своих мускулистых ангелов хранителей. Видит небо – мне эти ребята не помогли, но суть остается той же: я заболел не из-за своих прегрешений или атеистических убеждений, я просто сел туда, куда должен был сесть мой приятель – на третий ряд во второе кресло.

На экране как раз показывали рекламу нового российского фильма, где сытые медийные мальчики осеменяли все, что движется, похлеще быков колхоза «Заря». В это время я вдруг ощутил инородный элемент, настойчиво вторгающийся в пределы моего мягкого места. Нечто подобное чувствуешь, когда тебя жалит оса: сперва смутное ощущение того, что в твоем организме что-то изменилось, затем легкий дискомфорт, перерастающий в жгучую боль, и, наконец, ты вскакиваешь и хватаешься за собственную задницу, как схватился бы за упругие ягодицы своей подруги.

Из седушки, сверкая, торчал кончик иголки; смущаясь, так как моя выходка привлекла внимание всего зала, я попытался беззаботно усмехнуться и сел на соседнее кресло. Людям стало весело, раздались шутки, пьяные компании захохмили, молодые люди распустили перед девушками хвосты остроумия, но я этого уже не слышал; казалось, что голоса раздаются где-то под водой, неясные, тихие, но почему-то тяжелые, давящие на мозг так, как давят на него сосуды утром, если вы перепьете вечером.