Цви Найсберг - Грустные размышления об ушедшей эпохе

Маркс, он ведь в этом вопросе неизменно как есть походил на всех тех философов, в своих утонченных думах живущих очень уж даже весьма далече от всей той корыстной и эгоистичной братии полнейших невежд, что столь ведь бездумно жуют и жуют свой хлеб всей той до чего только вящей их повседневности.

Ну а чересчур либерально настроенные радикалы, по всей на то видимости, попросту вот именно что захотели раз и навсегда безумно так чувственно околдовать жизнь суровыми чарами своих безмерно же воинственно и помпезно возвышенных словопрений.

А смерть классов и вакханалию всеобщего дикого насилия они вполне этак однозначно при этом восприняли, словно бы то и впрямь была более чем до чего неизбежная плата за тот исключительно всеобъемлющий, самых же гигантских масштабов духовный прогресс.

И как это только иначе оно еще уж может вот выйти у тех людей, что и близко не ведают никакого искреннего и глубокого чувства сострадания, причем ни сердцем и ни душой буквально-то ко всякому человеческому существу только за то, что оно, точно как и они, тоже передвигается на двух ногах.

Этот общечеловеческий двигательный аппарат их никак никогда вовсе не волновал, раз для них обыкновенный человек неизменно олицетворял собой разве что особый вид социального животного, одиноко и бесцельно бредущего вслед за всеми своими до чего как есть обыденно отягощающими ему душу благостями и горестями.

Облегчить его страдания, дать ему свет и мысль (разумеется, что единую) и было стародавней «светлой мечтой» всех тех, кто попросту совсем так погряз в безучастно осатанелом «грызении всяческих тех еще философских абстрактов».

И все это разве что потому, что слишком уж те люди на редкость во многом довольно-таки далеко отошли от всяческой той крайне и по сей день осоловело унылой – кое-кому совсем ведь на зубах почти от рождения приевшейся повседневности.

А, кроме того, в те действительно наипоследние два-три века сколь еще немыслимо много поразвелось всех-то, значиться тех, кто непросто же отчаянно горою стоит за немыслимо спешное продвижение строго вперед, но и глядеть под те самые необъятно большие и широкие колеса технического прогресса нисколько так вовсе совсем не желает.

У них теперь, понимаешь ли, все вполне однозначно, да и на редкость безапелляционно решал один лишь тот совсем этак непогрешимо безгрешный математический расчет, что был и впрямь попросту ведь донельзя отныне всемогущ в его самой же беспардонной и сверхъестественной власти над буквально всяческим вполне реальным житием-бытием.

Ну, а отдельные люди в смете «усовершенствования всеобщего нынешнего мироздания», как некие те отдельные самостоятельно мыслящие индивидуумы вовсе-то, никак далее совсем этак нисколько не значились.

Ведь нет их (в качестве каких-либо отдельных разумных существ) на всем белом свете…

Вот чего пишет обо всем этом Федор Михайлович Достоевский в его великой книге «Преступление и наказание»:

«…Началось с воззрения социалистов. Известно воззрение: преступление есть протест против ненормальности социального устройства – и только, и ничего больше, и никаких причин больше не допускается, – и ничего!..

– Вот и соврал! – крикнул Порфирий Петрович. Он видимо оживлялся и поминутно смеялся, смотря на Разумихина, чем еще более поджигал его.

– Н-ничего не допускается! – с жаром перебил Разумихин, – не вру!.. Я тебе книжки ихние покажу: все у них потому, что "среда заела", – и ничего больше! Любимая фраза! Отсюда прямо, что если общество устроить нормально, то разом и все преступления исчезнут, так как не для чего будет протестовать, и все в один миг станут праведными. Натура не берется в расчет, натура изгоняется, натуры не полагается! У них не человечество, развившись историческим, живым путем до конца, само собою обратится, наконец, в нормальное общество, а, напротив, социальная система, выйдя из какой-нибудь математической головы, тотчас же и устроит все человечество и в один миг сделает его же праведным и безгрешным, раньше всякого живого процесса, без всякого исторического и живого пути! Оттого-то они так инстинктивно и не любят историю: "безобразия одни в ней да глупости" – и все одною только глупостью объясняется! Оттого так и не любят живого процесса жизни: не надо живой души! Живая душа жизни потребует, живая душа не послушается механики, живая душа подозрительна, живая душа ретроградна! А тут хоть и мертвечинкой припахивает, из каучука сделать можно, – зато не живая, зато без воли, зато рабская, не взбунтуется! И выходит в результате, что все на одну только кладку кирпичиков да на расположение коридоров и комнат в фаланстере свели!