Алексей Бердников - Жидков, или о смысле дивных роз, киселе и переживаниях одной человеческой души

Сермяжность бабью воскресить, все нынеш.

-- Ножи точить! -- мы тоже из точил,

Хотя не правим ни ножа, ни бритвы.

Берем не деньги -- слезы да коритвы,

И нам от кровельных жестяных крыл

Летит порой: Ах мать вашу едрит, вы!

И кто тебя лечил -- не долечил!

-- А кто тебя лечил -- не долечил!? -

И говорит с тоской: Пойдем, не надо!

Ин наша муза этим не отрада,

Заквакали, как жабы из бучил.

А мне и жалко этих дурачил! -

-- Жалей! -- я возражал. -- Какого ляда

Жалеть необразованное стадо... -

-- Им Господи сердца не умягчил, -

Она мне, -- вот и сердются напрасно.

Антоша, помни! Помни ежечасно,

Что нам Всесвятый дивный дар вручил,

Затем чтобы и в непогодь, как в ведро,

Мы наши голоса струили бодро... -

Тут в небесах вдруг некто заскворчил.

И только этот самый заскворчил, -

Она умолкла, вняв ему всем телом,

И голосом прелестным, оголтелым,

Вплела сребряшку в медь его скворчил.

Он аж от удивленья опочил,

Но тут же выдал трель красно и делом -

И вот их голоса взнеслись к пределам

Неясных, хоть немеркнущих свечил.

Короче говоря, вот те и блин -- ешь!

И рот разинув, как -- не зная сам,

Я отлил пулю вышним небесам

Такую, что и варежку разинешь,

Поскольку, видимо, я сам -- сусам.

Да, уж того, что суждено, не минешь!

И так как, коли суждено, не минешь,

То мне тотчас же, замарав лицо,

С небес пришло куриное яйцо,

И мне пришлось прерваться на средине ж,

Чтоб заорать наверх: Еще раз кинешь! -

И крикнула она, подняв лицо:

Как можете вы оскорблять лицо! -

И мне сказала: На, утрись, не в глине ж! -

И я, подумавши: Конечно -- нет! -

-- Пойдем к другому: этот двор отпет, -

Она сказала, -- иск ему не вчинишь

За твой замаранный высокий лоб... -

И поднял я с земли гранитный боб...

Раздался звон стекла... -- Еще раз кинешь!

Эй ты, Сольфеджио! Еще раз кинешь! -

-- И кину! -- Ну-ка кинь! Иди к окну,

Я те на шляпу на твою какну! -

-- Какнешь ты здорово! Кишками скинешь! -

-- Иди ко мне наверх, сейчас загинешь... -

-- Да я тя щас сквозь фортку протяну! -

-- А я те глаз на зад твой натяну! -

-- Соплями к подоконнику пристынешь! -

И, засмеявшись, молвила: Нет сил

Смотреть, как в свару втянутся мужчины,

Скажи, где ты язык свой отточил? -

-- И нет тут никакой первопричины! -

-- Да поняла уж! Нет такой кручины,

Чтоб так себя на всех ты ополчил! -

Чтоб так себя на всех я ополчил, -

Оно, конечно, не было резона:

Козу мне делали, ведь не бизона,

Никто меня не портил -- всяк учил.

Всяк нитку из меня себе сучил,

Плел коврики для всякого сезона -

Для кухни, для площадки, для газона...

Я зуб и юшку из себя точил.

Да, уж того, что было, уж не будет!

Ну где тот синевзорый мальчуган,

Который окружающим поган,

Уже затем, что в них чегой-то будит,

Когда их к делу нудит чистоган.

Однако ж разберемся -- кто нас судит...

Давай-ка разберемся, кто нас судит,

Кто он, нелицемерный судия?

Сам, верно, Моцарт иль Эредия? -

В Гослите Лозовецкий нас иудит,

На радио Мамедов словоблудит,

В журналах трусовая редия,

Семи пядей во лобе буде я,

Мне до упяту голову талмудит.

Ему про голову, а он про хвост,

Ему про лирику, а он про клику,

Вам зенки мажут мазью от корост

От мала до велику, поелику

Причислишься ко сраному их лику.

Нет, он не Моцарт -- попросту прохвост!

Да как же Моцарт! Как же не прохвост! -

Но Стешенька мне говорит: Заткнися!

Живем себе, от сильных не завися...

А с подморозки лучше идут в рост...

Опять же -- после масленицы пост

Всегда бывает, ты ж всегда постисся,

И потому ты злой, а ты не злися! -

Я рассмеялся: так ответ был прост.

Меж тем апрель. Он птичьи трели трудит,

И что ни лужица -- то синий сок,

Она ж, идя, возьмет, да и пропрудит.

И льется тихой синевы кусок

Ей вслед... И точно, кто ее осудит, -

Эредией он вовсе уж не будет.

Эредией, конечно же, не будет

Кто воспоет ее. Он станет Мей

Или Петрарка. Дамой без камей

Она проходит, где Оруд орудит.

Апрель и теплит ей лицо, и студит

Игрою светлорозовых теней.

Иду повинный и большой за ней,

Что Олоферна голова за Джудит.

Да кто ж ее такую изублюдит,

Упеленавши живу душу в троп?

Кто стешет Стешеньке из строчек гроб?

Не маслю я портретов, хватит, будет

Унылых расчленений, скучных проб.

Да и вообще -- куда же смотрят люди-т?

Что слушают? Куда же смотрят люди-т,

Когда она поет мои псалмы:

Ты мне соловушка середь зимы,