Дмитрий Быков - Один. Сто ночей с читателем

То есть всякий раз человек поддаётся соблазну, только чтобы оказаться после него в гораздо худшем положении, чтобы оказаться в тюрьме, как Гумберт. Александр Долинин пытался доказать, что Гумберт на самом деле в тюрьме своего воображения, в тюрьме своей похоти, что это метафорическая тюрьма, – может быть. Но важно, что для Набокова тема тюрьмы и тема педофилии связаны.

И роман «Лолита» на ту же фабулу – колоссально влиятельную, колоссально значимую в XX веке, – что и «Хождение по мукам», что и «Тихий Дон», что и «Доктор Живаго». А основа этой фабулы заложена в романе Толстого «Воскресение», который начинается с инцеста, потому что Катюша родственница Нехлюдову. Потом рождение и смерть ребёнка, а в финале героиня оказывается в тюрьме, достаётся другому.

В общем, здесь предсказана судьба России в XX веке: сначала она уступает насилию отца (это как бы метафора насилия со стороны власти), потом бежит с любовником (метафора революции), а потом рождает нежизнеспособное общество, рождает мёртвого ребёнка. Ведь побег героини, скажем, с Юрием Живаго, или с Григорием Мелеховым, или с Рощиным в «Хождении по мукам» – это всё метафора давно желанного, давно соблазняющего революционного пути, пути радикального переустройства всей жизни. Но общество, которое появляется, нежизнеспособно. Это история без продолжения.

Конечно, «Лолиту» можно толковать по-разному. И Набоков всегда потешался над этими трактовками. Я думаю, что и моя не окончательная. Просто история «Лолиты» – это история порока, который человек пытается преодолеть, воплотив, завершив гештальт. А оказывается, что это приводит к полному краху. Потому что, если бы Гумберт по-прежнему страдал, можно было бы понять его страдания, его фрустрацию. Если бы он не дал воли своей роковой любви, то очень может быть, что он нашёл бы какое-то утешение. Но, как совершенно замечательно сформулировал Михаил Эдельштейн: «“Лолита” – это роман о том, чтобы вместо того, чтобы растлевать девочку, надо написать роман о девочке». Очень глубокая и славная мысль. В принципе, «Лолита» – наверное, роман ещё и о том, что, чем делать революцию, лучше написать роман о революции. Но как-то не все это могут.

[03.06.16]

Дорогие друзья-полуночники, сразу говорю, что лекция будет об Андрее Тарковском. Я, в принципе, это обещал, и это встретило невероятный энтузиазм. Я даже вам могу объяснить почему. Как сказал однажды Сергей Доренко: «Я резко увеличиваю количество любви в обществе – одни любят меня, а другие любят меня ненавидеть». Точно так же и любой разговор о культовой фигуре тоже резко увеличивает количество любви и энтузиазма в обществе: одни страстно стремятся согласиться, другие – не согласиться. Тарковский – как фигура, безусловно, культовая – принадлежит к числу людей, вызывающих острые споры. И, видимо, как-то излишне дружелюбную атмосферу нашей программы людям хочется освежить таким грозовым разрядом, заведомо неполиткорректным или, по крайней мере, заведомо спорным мнением.

Начинаю отвечать на вопросы.

– Как вы полагаете, на сегодня устоявшийся стереотип о существовании двух разных культурных матриц у Москвы и Питера полностью себя исчерпал или существует некоторая разница?

– Разница огромная. Москва – это, с моей точки зрения, столица азиатской Руси, а Петербург – столица европейской России. И сама циклическая история России повторяет концентрические круги Москвы – в то время как Питер принципиально разомкнут, и это мне в нём очень нравится.

Петербург – это город, значительно более удалённый от власти (власть уехала в Москву ещё в 1918 году). И даже нынешняя ситуация, когда вся российская элита родом из Петербурга, ничего не изменила. Кроме того, Петербург – это город традиционно авангардный. Условно говоря, московская и питерская культуры различаются, как премия «Большая книга» и премия Андрея Белого. Я не большой фанат обеих премий и вообще литературных премий как критерия литературного успеха. Единственным критерием успеха является лонгселлерство – продолжает ли книга читаться, переиздаваться и влиять на умы. Хотя с моей стороны было бы неблагодарно отрицать роль литературных премий в росте популярности текста.

Но мне очень нравится премиальная стратегия Питера, который старается поощрять авангард. Именно в Питере возможен был неожиданным образом возникший (хотя, конечно, и с поощрения ЦК ВЛКСМ) рок-клуб. И сколько бы ни говорили о том, что он действовал под приглядом комсомольцев, он в какой-то момент вышел из-под их контроля. И, как часто бывает с партийными инициативами, он перерос эту инициативу, он оказался настолько в жилу городу, что сделался его символом. Кафе «Сайгон», где собирался весь андеграунд, – это сугубо питерское явление. И хиппи – это питерское явление в значительной степени.