Александр Балыбердин - Былинки. Истории из жизни священника

В дороге мне приходится выслушать все, что наш спаситель думает о погоде, власти, начальниках, попах и, лично, художниках Васнецовых – «поповских детях и бездельниках, которые непонятно зачем кисточками махали, а теперь государство, на наши народные деньги открыло музей, который никому не нужен».

Двигаясь в буране, почти на ощупь, грейдерист выдергивает из сугробов машину за машиной и, наконец, нашу «Волгу». Не обнаружив в ней губернатора, он добавляет пару крепких слов и уезжает восвояси. Мы же возвращаемся домой и, подобрав на трассе Олега Чарушина, узнаем, что за целый час мимо него не проехало ни одной машины. И только тогда я понимаю, что, если не святитель Николай, сидеть бы нам в сугробе до позднего вечера, а, может, и всю ночь.

А еще говорят, что чудес не бывает!

Однажды мы с супругой Ириной и маленькой дочкой Настей поехали в село Быково, в гости к двоюродной сестре, и сели не на тот автобус. Пришлось выйти на повороте и бежать в центр поселка Кумены, к зданию почты, откуда в шесть часов вечера в нужное нам село отправлялся последний автобус.

Мы бежали по хрустящему на морозе снегу, под звездным небом и молились: «Господи! Если Ты есть, сотвори чудо! Не оставь нас в этом поселке». В котором, добавлю, у нас не было знакомых, поэтому ночевать пришлось бы на улице или, в лучшем случае, на автостанции. Стрелки на часах давно миновали заветную отметку, но мы не сдавались и все равно бежали и бежали. Мимо чужих домов, заборов и машин, которые, сколько не голосуй, не останавливались.

Наконец, показалась площадь, и на ней, в дальнем углу, автобус. Помню, увидев его, я так громко закричал «стой!», что сам испугался. Но автобус стоял с работавшим двигателем, и нас никто не услышал. Спустя несколько секунд, и мы влетели в него, как выпущенный из пращи камень. Весело и решительно.

– На Быково? – спросил я, задохнувшись от бега.

– Ага, – кондуктор дожевала пирожок.

– А почему не едете? – поинтересовался я, усаживая дочь на свободное кресло. – Ведь уже десять минут седьмого!

Водитель посмотрел на часы.

– И, правда, чего это я не еду?

Он снова бросил взгляд на часы, затем на кондуктора, включил передачу и дал полный газ. Мы были спасены.

С тех пор, вспоминая этот случай, я всегда думаю о том, что, когда о чем-то просишь у Бога, то на Него надейся, а сам не плошай. Не сиди сиднем и, что можешь сделать сам, сделай! Смело и решительно, до конца. А Бог не оставит.

Сегодня день моей хиротонии, и уже совершается литургия, за которой я стану священником. Владыка Хрисанф служит не спеша, важно и чинно, внимательно прислушиваясь к каждому слову и звуку. «По старинному», как говорят отцы. И от того сердце еще больше трепещет – а вдруг я ошибусь и подведу, не оправдаю его доверия?

Хотя все, что мне нужно – произнести одну малюсенькую ектенью, начинающуюся словами «Паки и паки», то есть «снова и снова» Господу помолимся. Всего три прошения, которые я уже не раз произносил. К тому же по книжке – «Служебнику», который я держу в руке. Вот и вся задача. Неужели не справлюсь?

Выхожу на ектенью. Встаю перед Царскими вратами. Хор заканчивает очередное песнопение, и в огромном Успенском соборе, вмещающем до тысячи человек, воцаряется тишина. Я открываю «Служебник», возвышаю руку с орарем и читаю глазами «Паки и паки», а вслух на весь собор громогласно возглашаю: «Миром Господу помолимся!»

Хор тут же, ничтоже сумняшеся, подхватывает: «Господи, помилуй!» А у меня мурашки по телу. Но не от пения хора, а от того, что ошибся. Надо же было так опростоволоситься! Вот, уж, поистине, «смотрит в книгу, а видит фигу»!

Однако деваться некуда. Возглашаю до конца ектенью, захожу в алтарь и сразу к архиепископу Хрисанфу: «Владыка, простите!»

Владыка смотрит на меня с высоты своего богатырского роста своими большими, немного на выкате глазами, и какое-то время молчит, а затем говорит:

– Не ошибается только тот, кто не волнуется, а не волнуется тот, кому все равно. Раз ты ошибся, значит, тебе не все равно, и это хорошо.

Владыка улыбается, а я стою и пытаюсь прийти в себя. Вот это поворот! Я шел за разносом, а он меня… похвалил. Я ошеломленно протягиваю руки. Владыка меня благословляет, но руку поцеловать не дает – он этого не любил, а лишь касается моей головы, как бы дает легкий подзатыльник, и на этот раз абсолютно серьезно говорит: