Александр Балыбердин: Былинки. Истории из жизни священника

Сжимая в руке свечу, я вышел из очереди и направился к выходу их храма, зная, что обязательно вернусь в него, но уже христианином. Так и произошло. Не сразу, а примерно через год. Потому что, как оказалось, прежде, чем Бог войдет в твое сердце, его следует освободить от идолов и хорошенько в нем прибраться, а на это нужно время.

– Вы сказали, что были пионером и комсомольцем. Значит, также были атеистом?

– Был.

– А затем стали верующим?

– Да.

– А как к этому отнеслись Ваши родители?

Спросив об этом студентка, совсем еще юная на вид девушка, скорее всего, первокурсница, смущается и краснеет. Как будто спросила о чем-то таком, о чем спрашивать неуместно или даже неприлично. Но я, наоборот, рад ее вопросу. Поскольку сам недавно вспоминал тот день, когда, прочитав одну из работ Энгельса о вреде религии и с ним не согласившись, пришел в комнату мамы и застал ее сидящей на кровати за чтением очередного детектива, которые, будучи врачом-невропатологом, она щелкала как орешки.

– А ведь он ошибается! – начал я свой рассказ и, не дав маме опомниться, сразу вывалил на нее все сомнения по поводу отношения марксизма к религии.

Помню, где-то в середине моего рассказа, мама отложила детектив и села повыше, навалившись на спинку кровати. Словно я пришел к ней в центральную поликнику на прием, и профессиональный долг требует выслушать пациента до конца, каким бы туманом или бредом не была полна его голова.

– И что было потом, когда Вы закончили свой рассказ? – поинтересовалась другая студентка.

– А дальше произошло следущее. Когда я, наконец, окончил свою пламенную речь, мама какое-то время помолчала, затем еще раз смерила меня взглядом и серьезно спросила: «И когда у тебя это началось?».

По студенческой аудитории прокатились смешки.

– Да, да. Именно так она и сказала.

– А Вы? Вы что ответили? Расскажите! – раздались голоса.

– Ничего. Просто, улыбнулся, сказал, что бы она понапрасну не переживала и вышел из комнаты.

– Неужели Вам не было обидно, что мама Вас не поняла и не поддержала?

– Конечно, обидно. Ведь я сам пришел к ней поделиться. Только, что поделаешь? Есть вопросы, в которых слова бессильны, и вопрос веры – один из них.

– А зачем тогда улыбнулись?

– Просто, как сын невропатолога, я знаю, что, когда человек сходит с ума, он перестает улыбаться и теряет чувство юмора. Поэтому улыбка – верный сигнал о том, что пациент здоров, и с головой у него все в порядке. Вот мне и захотелось послать маме такой сигнал.

– И как? Помогло? – пробасил кто-то с последнего ряда.

На этот раз уже вся аудитория залилась смехом. Люблю студентов. Особенно дерзких и смелых, у которых, что на уме, то и на языке.

– Вижу, что с головой у вас тоже все в порядке, – отвечаю я и, услышав, как с новым гулом смешков сливается трель звонка, итожу. – Не сразу, но помогло. Ведь, даже для того чтобы вырастить газон, необходимы годы. Тем более когда речь идет о любви или вере. Ведь несильно мил не будешь, а раз так, то надо научиться ждать.

– И как? Дождались? – не унимается все тот же остряк.

– Дождался. В последние годы жизни мама ходила в храм, исповедовалась и причащалась. Так что для нас обоих тот разговор не прошел даром, и спасибо, что вы о нем напомнили.

В декабре 1986 года я получил краткий отпуск и приехал из воинской части в родной Киров. Всего на десять дней, но как много они вместили! Навестил родителей и друзей. Прошелся по любимым кварталам. Вспомнил жизнь на гражданке. Даже немного потемпературил и во время болезни прочитал роман «Мастера и Маргарита», который тогда был впервые опубликован. И все же среди этих встреч, была одна, о которой хочется рассказать более подробно.

В те декабрьские дни в кинотеатре «Мир» шла ретроспектива фильмов Андрея Тарковского. Сам режиссер тогда тяжело болел и медленно угасал от рака в Парижской клинике. Жить ему оставалось всего несколько дней. Однако об этом я не знал и как оказался на фильме «Андрей Рублев», не помню. Скорее всего, случайно.

Помню, что фильм показывали не в основном, а в малом зале, который в начале сеанса был полон. Поэтому мне досталось место в последнем ряду, около двери, через которую периодически выходили зрители, не осилившие картины без привычного линейного сюжета и щедро рассыпанных по нему подсказок.

Признаюсь, мне тоже было непривычно, и все же я досмотрел фильм до конца. И правильно сделал. Потому что в одной из центральных сцен прозвучали слова, которые меня потрясли. Тогда, по своей непросвещенности, я приписал их автору сценария. И лишь много лет спустя узнал, что это слова апостола Павла из первого послания к коринфянам.