Александр Балыбердин - Былинки. Истории из жизни священника

С тех пор все, что заканчивается на «изм», стало для меня сродни идолам, которым в древности люди приносили в жертву других людей. Казалось бы, с тех пор столько воды утекло, а привычка осталась. Привычка делить мир на своих и чужих, друзей и врагов и никого не жалеть. Даже самих себя. О чем другой поэт сказал: «Нас не надо жалеть, ведь и мы никого не жалели».

Может, все же попробуем обойтись без «измов»?

Чтобы рассказать о том, как это произошло, я должен на несколько месяцев назад в памятный день 22 апреля 1988 года, когда мы с друзьями, студентами пединститута, решили прийти на главную площадь города и возложить цветы к памятнику В. И. Ленину. Причем хотели сделать это не банально.

Сначала, в пять часов утра мы пришли на берег реки Вятки, на которой начался ледоход, после чего поднялись по сонным улицам к Театральной площади и возложили цветы. Под Первый фортепианный концерт Чайковского, который накануне я специально записал на кассетный магнитофон.

Спустя час или два, на пути в институт, мне снова довелось проходить мимо этого памятника. Вдруг вижу, как рабочие в оранжевых робах сгребают наши цветы и бросают в мусорный бак. Зачем? Ведь они еще не успели завять?

Это стало понятно вечером, когда местное телевидение показало репортаж с церемонии торжественного возложения цветов, и диктор чеканным голосом сообщил: «Сегодня, в десять часов утра, руководители области и города первыми возложили цветы к памятнику вождю мирового пролетариата».

Подождите! Но это же неправда! Первыми были мы, и не в десять, а в шесть часов утра! Только областные чиновники не могут прийти к памятнику ни пятыми, ни десятыми, а только первыми. Таков протокол! А раз так, то постамент должен быть девственно чист! Вот рабочие и выбросили наши цветы в помойку.

Конечно, ни сам Ленин, ни коммунизм в этом не виноваты, но в тот день они для меня умерли, и место в моей душе освободилось. Спустя примерно полтора года я принял крещение, и пришел в Церковь, к которой, конечно, тоже есть свой протокол, но все же любовь важнее.

Поэтому, чтобы не случилось, унывать не надо. Может, потому Бог и дает нам пережить разочарование в том, что мы прежде боготворили, чтобы идолы пали, место в нашей душе освободилось, и Он мог в нее прийти.

Когда я заканчивал институт, в школьную программу ввели новый предмет «Обществоведение». Программа по нему называлась «Человек и общество». Было задумано, что сначала учитель расскажет о том, как устроен человек, а затем о том, как устроено общество и можно ли его сделать лучше.

Готовить к преподаванию нового предмета нас начали на последнем пятом курсе. Поручено это было легендарному философу Александру Кузьмичу Останину, который нам, студентам, казался ровесником Маркса и Гегеля. Просто, те уже умерли, а Александру Кузьмичу это не грозило. Он был бессмертным.

И вот в один прекрасный день Александр Кузьмич объявляет, что наша подготовка окончена, и скоро мы встретимся на экзамене. Студенты, перетерев эту новость, начинают выходить из аудитории, а я подхожу к нашему философу, который складывает свой старый, видавший виды портфель, и спрашиваю:

– Вы обещали рассказать о человеке, а сами все время говорили о том, как устроено общество – об экономике и политике, науке и образовании, культуре и искусстве, демократии и диктатуре. А как же человек? Когда будем говорить о нем?

Александр Кузьмич смотрит, сначала на меня, затем на свой портфель, затем снова на меня и спрашивает:

– Вам интересен человек?

Я киваю.

– А это не ко мне. Это в Церковь, – говорит философ, закрывает портфель и выходит из аудитории, оставив меня в состоянии легкого шока.

Вот так совет и, главное, от кого! От ученого, который пять лет учил меня марксизму-ленинизму. И ведь он оказался прав. Если Вам интересен человек, приходите в Церковь.

Говоря о том, как много зависит от человека, я понимаю, что с этим согласятся не все. И это не удивительно. Ведь нас со школьной скамьи учили другому – главное, чтобы в стране было больше фабрик и заводов, школ и музеев, больниц и домов культуры, а какие люди в них работают – это все идеализм и потому не так важно.

Таково было материалистическое понимание жизни, на верность которому в советские годы должны были присягать все образованные люди. Без чего невозможно было поступить в институт, издать книгу, стать учителем, врачом, офицером или иным руководителем.