Дун Цин - Чтецы

Тогда ей не было еще и шестидесяти, она смеялась: «У-у-у! Когда у тебя будет ребенок, бабушка уже станет щепоткой пепла и улетит на западное небо…»

И вот бабушка дожила до дня, когда мне потребовалась помощь с ребенком.

До самого отъезда бабушка не знала, что на самом деле случилось, только чувствовала – что-то серьезное.

Она мне наказывала: «Помни, деточка: сама не свалишься – всё сможешь преодолеть, а если сама упадешь – никто тебя удержать не сможет».

Я усердно таращила свои красные, как у кролика, глаза, пыталась улыбнуться бабушке, но улыбка не получилась, потекли слезы, горло перехватило, и я ни звука не смогла из себя выдавить.

Бабушка похлопала меня по плечу: «Если ты не спасешь своего ребенка – никто не спасет. Бабушка знает: ты – сможешь!»

Бабушка не обманывала: в ее глазах я была человеком, который может всё. Я помню ее слова. Я знаю, что если я свалюсь, то никто не спасет моего сына. Я перестала плакать – если все силы уйдут в слезы, какой от этого толк? Я, крепко прижав к себе сына, решилась уехать в Америку. Это путешествие заняло десять лет.

Каждый год мы с ним ходили на повторные обследования, каждый раз – как на эшафот, каждый раз – словно в ожидании приговора. И так до тех пор, пока в прошлом году доктор не сказал моему мальчику: «Ван, в следующий раз приходи обследоваться после свадьбы – всё хорошо. Удачи тебе!» У меня от радости слезы так брызнули, что попали прямо доктору в лицо! Вы видели когда-нибудь, чтобы слезы летели во все стороны? Так бывает, если мать копит их в себе десять лет.

– Сынок, давай ты женишься лет в шестьдесят? Маме тоже не хочется ходить на повторные обследования!

Эту замечательную радостную новость бабушка уже не услышала, ее больше не было с нами. Наверное, если она не знала о болезни, не обязательно было бы рассказывать ей о выздоровлении. Но как бы я всё-таки хотела поделиться с бабушкой этой огромной радостью!

Я уверена: она совершенно точно знала, что в ту зиму, в тот год, когда мне исполнилось 39 лет, мои «неприятности по работе» были самой большой бедой в моей жизни.

И до сих пор бабушка не знает, что же в конце концов случилось с моим сыном, она лишь успокаивает меня: «Сколько счастья тебе будет – столько же и бед потом на тебя свалится, а когда наказание кончится – счастье опять вернется…»

Испокон веков в китайской традиции литературных эссе принято писать о своих чувствах, находясь на покое, не у дел, вспоминая о быстротечности жизни, помещая в литературное произведение самые обычные, даже бытовые дела, мимолетные настроения, мелкие радости и невзгоды, – именно это делает жанр таким интересным. Самое трогательное в подобных эссе – искренне раскрытое сердце, присутствующая в них простая повседневная мудрость, всем понятные глубокие чувства. «Изречения» бабушки Ни Пин, словно записанные из уст народа, получили литературную премию Бин Синь в области эссеистики именно потому, что в них есть все эти характерные черты. Они говорят с нами собственным настоящим народным языком, рассказывают нам собственные народные истории, и поэтому совершенно неудивительно, что они стали любимой народной книгой.

Он сам называет себя смотрителем Гугуна. За шестьсот лет после его создания, говорят, только два человека прошли по всем его комнатам, которых девять с лишним тысяч, и он – один из них. Гугун – это дар людей Китая всему миру, и чтобы сделать его еще лучше, еще красивее, Шань Цзисян живет так, как поется в популярной песне: «весь день на ногах, ни минуты покоя». Сегодня директор музея Гугун у нас в гостях.

Обходить весь Гугун по периметру, начиная с ворот Шэньумэнь, – это ежедневная обязанность, которую Шань Цзисян возложил на себя в день вступления в эту должность. Он износил двадцать с лишним пар матерчатых тапок, побывал в каждом из помещений и хорошо знает каждый уголок Гугуна.

Все знают, что он подбирает окурки, брошенные в Гугуне, – наклоняется, выковыривает их из щелей между камнями, прячет их в ладони. Он установил правило: «На крышах не должно быть травы» – потому что занесенные птицами или ветром семена, прорастая, могут повредить черепицу и деревянные конструкции. Шань Цзисян обращает внимание даже на окурок, даже на стебелек травы, потому что считает, что если хорошо делать все мелкие дела, то можно добиться больших перемен.