Михаил Эпштейн - От совка к бобку - Политика на грани гротеска

Я на днях был на выставке Ансельма Кифера, у которого преобладает черная и пепельная тональность (даже в подсолнухах), а многие картины сделаны целиком из свинца. Нет более актуального художника для современной России, чем этот немец, который до сих обожжен историей своей страны (он родился в 1945). На одном из его полотен — «Пути к мировой мудрости. Битва Германна (1976) — портреты Канта, Фихте, Гете, Шиллера, Клейста, Вагнера на фоне битвы Германна, который героизировался в нацистской Германии. И они, эти великие, тоже прямо или косвенно причастны к трагедии «сверхнарода», гордого своим величием и разрешившего себе «кровь по совести».

Российское общество нуждается в новом уровне самосознания, в критике даже таких «незыблемых основ», которые выражаются понятиями «народ», «победа», «подвиг», «земля», «Россия», «родина», «сила», «единство», «целостность», «слава»… Казалось бы, что плохого в таких словах, как «великая Россия», «русский мир» или «Россия превыше всего»? Но подставим сюда, например, Германию — и поймем, почему для современных, вменяемых немцев невозможно так мыслить о себе в стране, вот уже семьдесят лет выздоравливающей от нацизма. А наше тоталитарное прошлое гораздо глубже, попытки же очищения от него были поверхностными и затрагивали лишь узкий слой общества. Двенадцати лет тоталитарного неистовства хватило Германии, чтобы опамятоваться, а Россия уже второй раз попадает в тот же капкан, из которого четверть века назад выбралась вроде бы невредимой, почти бескровно. Только теперь становится ясно, какие огромные задачи нам предстоят: не просто декоммунизация, но деархаизация общества.

Нынешний год — это время суда над всеми традициями и культурой. Над классиками, современниками, над нами самими. Либо обессмысливается все то, что делалось на протяжении трех веков после открытия окна в Европу, — либо стремление привить людям чувство свободы, достоинства, ответственности, сострадания должно как-то обрести историческую плоть, перейти из великих книг и литературных образов в бытие общества. Сейчас много говорят о «люстрации». Это слово — от латинского «lux», свет, и означает просветление, очищение. Нужна внутренняя, духовная люстрация, которая может затронуть многое из того, что нами любимо, даже у Гоголя, Достоевского, Блока, Маяковского, Пастернака, в их «скифских», кичливых, воинственных и обожательных мотивах. «Попробуйте, сразитесь с нами! Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы, С раскосыми и жадными очами!». Чем же тут гордиться? Придется всем нам, вслед за Пушкиным, с отвращением вглядываться в свою прошлую жизнь и горько лить слезы, пытаясь смыть печальные строки. Среди них, увы, и «Клеветникам России» самого Пушкина: «Так высылайте ж к нам, витии, Своих озлобленных сынов: Есть место им в полях России, Среди нечуждых им гробов». Увы, когда правда в слезах покидает поэта, за нею, понурясь, уходит даже его великий дар.

Ольга Седакова мне возразила: не лучше ли сначала разогнать всю политическую нечисть, а уже потом заняться и классиками и выяснить, как и в чем они, наши светочи, могли способствовать этому мраку. Какие могут быть счеты к Пушкину-Гоголю, когда нас окружают Гиркины, Дугины, Д. Кисилевы и их начальники? Но — не могу согласиться. Так и немцы могли бы думать: покончим сначала с Гитлером и его сворой, а уже потом перечитаем Фихте, Клейста, Вагнера, Ницше и в демократическом обществе их обсудим, а кое за что и осудим. Но нет, не получается. Т. Манн в «Докторе Фаусустусе» (1943-46) показал музыкальные и глубоко культурные истоки того демонического вдохновения, которое потом сметало целые народы и выстраивало Освенцим. Россия сейчас падает в такую историческую бездну, что ударяется о свое метафизическое дно. Политика перестает быть только политикой, поскольку задевает уже метафизический нерв существования страны, тот, где коренятся начальные и последние смыслы: отчего, куда, зачем? И речь не о том, чтобы осуждать Пушкина, Гоголя, Достоевского, — они свою великую миссию выполнили и, конечно, посеяли больше добра, чем зла. Речь о том, чтобы в самих себе найти те корешки зла, которые прорастали и через них, и через всю историю и культуру страны: в себе найти и из себя же выкорчевать.

Два извечно русских вопроса: «кто виноват?» и «что делать?» — получают теперь, на суде всего народа, неожиданные, но единственно возможные ответы: «Ты сам виноват» и «Делать нечего». Выход один: раскаяться, вернуть чужое, расплатиться по всем счетам, понести заслуженное наказание. Тогда-то и начнется другая жизнь… Но, следуя финалу «Преступления и наказания», это могло бы уже составить тему нового рассказа.