Михаил Эпштейн - От совка к бобку - Политика на грани гротеска

Симфония начинается низким тянущим звуком, который звучит долго, глухо, как будто исходит из подземелья. Это самая общая тональность времени — депрессия, угнетенность. Потом из этого контура начинают вырываться отдельные темы. Что-то журчит, тянется к небу, пробуждается к солнцу — то ли ручеек, то ли растение, то ли юность. Но в ответ раздаются отдаленные шаги, становятся все громче, все оглушительнее. Кажется, мечутся люди, слышится стрельба. Гул нарастает. Время подкрадывается к тебе с разных сторон, то замирая, то вновь озвучиваясь, перекликаясь дальними отголосками, как армия, идущая на штурм и проверяющая связь своих подразделений. Упругой походкой и дробными перебежками… Окружают, готовятся к приступу… От грохота этих шагов некуда деться, и от тонкой, нежной мелодии не остается почти ничего. Она тянется, как тончающая нить, но рвется опять и опять.

А голос времени все нарастает, и наряду с жесткими, суровыми интонациями в нем порой проскальзывает что-то гротескное, не столько даже злая, сколько веселая издевка, — язвительные подголоски, радостные, глумливые, злорадные. Восходящие силы истории настолько уверены в своем торжестве, что могут позволить себе погримасничать, поерничать.

Непреклонность времени передается в постоянных звуковых накатах и откатах. Если бы движение шло только по нарастающей, оно перестало бы восприниматься, ушло бы из слухового диапазона. А так создается ощущение недолгого отступления времени — как будто нам удалось спрятаться, пролезть в еще одну тесную щель и забиться поглубже. Грохот стихает в отдалении. Опять пробивается мелкая капель, журчание, близкие звуки, из которых проклевываются лирические ростки, переливы флейты. Но эта передышка лишь оттеняет новый грохот, нарастающий вдали и подступающий все ближе, — вкрадчивыми, почти нежными прыжками, какими упружистый хищник приближается к своей жертве.

Литература и особенно живопись передают зрительные впечатления, образ тех или иных исторических событий. Но история — это не ряд сменяющихся картин. Ее волевой напор, внутренний ритм может выразить только музыка. Когда человек чувствует свободу или спертость своего дыхания, когда у него ускоряется или замедляется пульс, когда он ощущает вместе с другими биение общего сердца, — он вступает в область сил, творящих историю.

И вот это снова происходит сегодня. Страх, смерть, трагедия, катастрофа, беспомощность всего живого и личного… Все это бледные слова, а выразить историю может только музыка, и 10-я симфония теперь звучит во мне как реквием по человеку, которого хоронят сегодня.

3 марта 2015

У Эдгара По есть рассказ «Низвержение в Мальстрем» — об ужасающем опыте погружения в морскую пучину. Корабль с двумя братьями на борту попал в гигантский водоворот. «Шхуна, казалось, повисла, задержанная какой-то волшебной силой, на половине своего пути в бездну, на внутренней поверхности огромной круглой воронки невероятной глубины; ее совершенно гладкие стены можно было бы принять за черное дерево, если бы они не вращались с головокружительной быстротой…» Старший брат отчаянно вцепился в рым, кольцо на краю шхуны. Младший, наблюдая, наблюдая движение разных предметов, захваченных воронкой, замечает, что чем меньше предмет и чем ближе он по форме к цилиндру, тем дольше он остается на поверхности, как бы вращаясь вместе с ней. И тогда он привязывает себя к пустому бочонку и бросается в воронку, которая, проглотив корабль с одним из братьев на борту, постепенно замедляет вращение и разглаживается, оставляя бочонок и привязанного к нему человека на своей поверхности. Младший брат поседел от ужаса — но выжил и смог рассказать нам свою историю. О чем эта притча? Если гигантский корабль империи попадает в водоворот и идет ко дну, не стоит цепляться за него. Найдите свой бочонок и крепко привяжите себя к нему. Близкие и друзья, искусство, природа, любимое дело… С бочонком легче уцелеть в водовороте, который разносит в щепы целые цивилизации и государства. Это по сути тот же вывод, что в вольтеровском «Кандиде»: «Надо возделывать свой сад». Но во время катастроф и кораблекрушений, когда на терпеливое возделывание сада не остается времени, приходит другая спасительная метафора. Привяжите себя к бочонку.