Дарья Златопольская - Настоящее. Диалоги о силе, характере, надежде [litres]

А. П.Да.

Почему тебе было важно, чтобы два непримиримых врага сделали этот жест?

Потому что они люди, которые были загнаны в такие обстоятельства. Они в этом не сильно виноваты. Они оба классные танковые командиры, и если бы не было войны, они могли бы дружить. Это не потому, что я думал так глобально. Ты просто оказываешься в шкуре этого человека и думаешь: «Ну хорошо, он вылезает, он остался последним, у него есть ружье, которое должно выстрелить» В любом случае он должен убивать врага. Но при этом враг тянет ему руку.

Там есть еще немаловажный момент: враг тянет руку, и русский солдат думает, что это значит «Спаси меня». И он дает ему эту руку: «Я могу смилостивиться, помочь, вытащить». А потом именно немец пожимает ему руку, говоря: «Спасибо за все, я проиграл, ты победил», – и отпускает ее, и падает. Это его инициатива.

Мне кажется, в этом что-то есть. И, конечно, этот финал переворачивает очень многое, возникает серьезная глубина происходящего: что такое война, что такое люди на войне, какие это люди.

Сыграть человека военного времени для любого артиста очень сложно. И потому, что было много великих фильмов на эту тему, и потому, что это просто неизбывная наша боль. Чтобы к этому прикасаться, нужно как-то очень очистить себя, подходить совсем наивно, искренне. Ты рассказывал, что ходил по комнате часами, настраивал себя.

Да. Днем приезжаешь: маленькая комнатка, нет ничего, иногда куришь в окно, а иногда нет. Выключаешь телефон, вешаешь куда-то там куртку, запираешь дверь. И просто ходишь.

Потом садишься в какой-то момент, смотришь. Я развесил там снимки военного времени: лица людей, документальные фотографии. Везде они у меня были перед глазами. Ты просто подходишь, спокойно долго на них смотришь, заглядываешь в глаза людей. Начинаешь думать, как они жили, как они любили, какие у них были ценности. Ведь там, как мне кажется, все чуть проще было, понятнее. Если уж любит человек, то любит до конца, потому что этот конец может быть сию секунду. И если уж хочет что-то сказать искренне, не идет кружными путями и не боится этого, а говорит, потому что другой возможности, скорее всего, не будет. Это, конечно, меня поразило, и от этого я отталкивался.

Все фильмы, которые ты назвал важными для себя, как раз про такие ситуации. Это «Ромео + Джульетта», это великая драматургия и великолепно сыгранная ДиКаприо тема человека, который действительно любит здесь и сейчас на сто процентов. Это и «Титаник», который ты считаешь лучшим фильмом о любви.

Ну да, это вроде как попса, но это тончайшая режиссура! Это нам сейчас так кажется: ну, «Титаник», окей, понятно. Естественно, «Титаник» все смотрели, сцену помнят: «Джек, вернись, Джек, Джек!» А ведь ребята это в павильоне играли, им было тепло. А там полное ощущение, что они действительно в океане. Сумасшедшая актерская работа.

Вот такие экзистенциальные моменты – когда ты прощаешься с жизнью, с человеком, которого любишь, – это тебе близко?

Мне это интересно, потому что в этот момент человек – тот, кто он есть на самом деле. В этот момент вскрывается, всковыривается природа человеческая. И все уходит, и уже нет никаких иллюзий, ничего нет. Ты четко понимаешь, что есть белое, а есть черное – никаких полутонов. Ты понимаешь, что правда, что неправда, как тебе поступать. Мне это интересно. И конечно же, это интересно зрителю. Интересно об этом думать, анализировать, вскрывать эти моменты. Меня это цепляет. И как человека цепляет, и как артиста.

Я смотрела «Титаник», когда была очень юной, и меня две вещи сильно задели. Первый момент – это когда они начинают друг друга сталкивать со шлюпок. Любой человек задает себе вопрос: хорошо, сейчас я кажусь себе таким правильным, но если встанет вопрос жизни и смерти…

Как ты себя будешь вести?

Да. Ты спрашивал себя?

Конечно. И спрашиваю, часто спрашиваю.

И как?

Не знаю. Реакция человека непредсказуема. В этом отчасти и смысл профессии, и ее интерес – придумать или проанализировать, как человек, стоящий на краю, может себя вести. В этом все мировое кино, вся мировая драматургия и любая классика. Там в любом случае есть человек, который стоит на краю. И это интересно и читать, и смотреть, и, если говорить про музыку, слушать. И никто никогда не скажет, какой ответ.

Очень сложно честно сказать: «Нет, я, пожалуй, пойду ко дну, а другие пусть уезжают на лодке».