Игорь Ротарь - Записки странствующего журналиста. От Донбасса до Амазонки

С ныне страшным таджикским диктатором Эмомали Рахмоном я познакомился во время гражданской войны, когда он был еще председателем кулябского облисполкома. Я пил чай с лидером Народного фронта, уголовником с 23-летним стажем, бывшим буфетчиком Сангаком Сафаровым, когда к нему, кланяясь, зашел какой-то человек. Это и был ныне могущественный Эмомали Рахмон. Кстати, тогда он еще не был таким толстым (меня всегда удивляла эта особенность бедных стран — добившись власти, их лидеры сразу полнеют).

Именно Сангак Сафаров привел к власти Эмомали Рахмона, и ходили слухи, что с таджикским президентом уголовный авторитет обращался, как с мальчиком на побегушках. Увы, в мирное время бывшему буфетчику пришлось пожить совсем недолго. По наиболее распространенной версии, Сангак Сафаров вспылил и застрелил своего бывшего сподвижника, полевого командира Файзали Зарипова, после чего охрана последнего открыла огонь, и в результате начавшейся перестрелки погибли 17 человек, в том числе и бывший лидер Народного фронта.

В любом случае эта смерть была выгодна Эмомали Рахмону, который очень быстро превратился в могущественного диктатора.

Но наиболее близкие отношения среди среднеазиатских лидеров у меня были с киргизским президентом Аскаром Акаевым.

Единственный киргизский ученый мирового уровня, настоящий интеллигент, великолепно знающий как русскую, так и зарубежную литературу, этот человек резко выделялся на фоне коллег-соотечественников и был, без сомнения, «белой вороной» киргизской политики.

Мое знакомство с Акаевым произошло в начале 90-х. Я был на пресс-конференции киргизского президента в Москве, где он рассказывал о великолепном положении русскоязычных в республике. Увы, это не соответствовало действительности — русские массово уезжали из страны. В своей статье я вначале процитировал киргизского президента, а потом описал реальную ситуацию в республике.

На следующий день мне позвонили из киргизского посольства: «Аскар Акаевич приглашает вас на свою подмосковную дачу. Он очень нуждается в вашем совете».

Дача Акаева совсем не походила на президентский дворец — это был небольшой, но добротный деревянный дом. В прихожей стояло несколько пар лыж, все было по-домашнему, очень уютно. Выяснилось, что еще со времен ленинградского студенчества Акаев любит лыжные прогулки по зимнему лесу.

Киргизский президент встретил меня в тренировочном костюме.

— Игорь, все, что вы написали, — правда. Да, русские уезжают, хотя я и делаю все возможное, чтобы они остались, — сказал Акаев, наливая мне в пиалку чай. — Вы поймите: Киргизия — глубочайшая провинция. Нам очень не хватает знаний. Вот вы бы взяли и написали нам концепцию национальных отношений. У меня есть идея привлечь в республику специалистов из России, Европы, США — нам очень нужны грамотные люди.

После посиделок на подмосковной даче я неоднократно встречался с Акаевым в Киргизии. Во время каждой из таких бесед я искренне восхищался совсем «нецарской», очень интеллигентной манерой поведения моего собеседника и в то же время ловил себя на мысли, что киргизский президент выглядит все более усталым и даже растерянным.

Грусть Акаева была объяснима. Его благие помыслы и начинания плохо приживались в местном «климате». Дело в том, что киргизский лидер стремился построить в своей республике классическое демократическое государство, «среднеазиатскую Швейцарию», как писали журналисты.

Увы, киргизы явно не были к этому готовы. Построить демократию в дикой стране оказалось наивной утопией. Сам Акаев был бессребреником, но вокруг воровали все, включая его родственников. Киргизский президент просто не мог в одночасье изменить свой народ: в республике процветали клановость, кумовство, коррупция. Не выдерживая столь травмирующих столкновений с реальностью, бывший ученый все чаще искал утешения в бутылке.

В конце концов в киргизском президенте разочаровался и Запад. При явной помощи США — американское посольство в открытую субсидировало как оппозиционную прессу, так и саму оппозицию — произошла перешедшая в погромы «тюльпановая», или, как ее чаще именовали в самой республике, «урючная революция». Вряд ли в Белом доме тогда представляли, какого джинна они выпускают из бутылки.

И, наконец, довольно много я общался со знаменитым чеченским террористом Шамилем Басаевым.