Энди Мерифилд - Любитель. Искусство делать то, что любишь

Когда я слышу, как люди из мира бизнеса повторяют мантры маркетинга и менеджмента или как ученые-профессионалы говорят об оценке исследований и финансировании, о грантах и комиссиях, я чувствую себя персонажем книги Достоевского — подпольным человеком на встрече школьных товарищей. В отличие от него, все они — успешные профессионалы, пользующиеся привилегиями своего статуса и плодами достижений в коммерции. Но подпольный человек «ненавидит резкий, не сомневающийся в себе звук [их] голоса», его поражает «мелочь их мышления, глупость их занятий, игр, разговоров» [1] Достоевский Ф. Записки из подполья [1864] // Достоевский Ф. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 5. Л.: Наука, 1973. С. 139. .

Подпольного человека возмущало, что они «таких необходимых вещей не понимали» о действительной жизни. Они не читали книг и «такими внушающими, поражающими предметами не интересовались». Чин почитали за ум, «в шестнадцать лет уже толковали о теплых местечках». Они поклонялись одному успеху и сами мечтали его достичь. «Все, что было справедливо, но унижено и забито, — говорит подпольный человек, — над тем они жестокосердно и позорно смеялись», включая и его самого. Их поведение было «легкомысленным», проникнутым «напускной циничностью». «Толковали про

акциз, про торги в Сенате, о жалованье, о производстве, о его превосходительстве, о средстве нравиться и проч. и проч.»

С того самого момента, когда подростком я впервые прочитал

Достоевского, я отождествлял себя с подпольным человеком. Во-первых, мы оба были разочарованными чиновниками, не подходящими для того, что мы делали или должны были делать. Он некоторое время был чиновником на государственной службе в России, я был бухгалтером по расчету заработной платы в доках Ливерпульского порта в 1970-х, подчинялся профессиональным менеджерам и следовал профессиональным процедурам. Мы сошлись, несмотря на то, что жили в разные эпохи, несмотря на разницу в возрасте и разные языки. Как и он, я был груб и наслаждался этим. Это было все, что я мог получить за то, что не брал взяток и не пренебрегал своими обязанностями. Позже я стал плыть по течению, дрейфуя между работами, утомительными и бессмысленными офисными задачами, ставившимися профессионалами.

Многие думали, мне повезло, что у меня вообще есть работа, но я ее ненавидел.

Я был самопровозглашенным подпольным человеком.

Достоевский помогает сформировать дух любителя и потому очень важен для меня и для этой книги. Он подчеркивает своеобразный склад ума аутсайдера, человека, который плохо встраивается в устоявшиеся нормы и не принимает общепринятые желания. Достоевский разделяет две жизненные парадигмы: карьерный рост и жизненный путь. Школьные приятели подпольного человека выбрали первую из них: путь спокойной рутины вместо сопряженной с риском самореализации, не вызов, а послушание. Они выбрали дорогу к предопределенному успеху, будучи управляемыми собственными амбициями и уважением к власти, желанием самим быть властью. Их мир закрыт и тесен; подпольный человек видит мир более открытым и неоднозначным, неожиданным в своем самовыражении и самоутверждении, полным экзистенциальных страданий, но «более живым».

Благодаря разговорам и наблюдениям сегодня я вижу множество людей по всему миру, стремящихся почувствовать себя более живыми, множество подпольных любителей, пытающихся сбросить одежды профессионалов. Мы боимся ощущаемого нами дискомфорта от мира работы и жизни мира. Эта книга для людей, которые пытаются стать более живыми, более вовлеченными в то, что они делают. Это борьба против профессионализма и структур, возводимых профессионалами в деловой и личной сферах. Это борьба за то, чтобы не вписываться в стандарт. Но это также и нечто позитивное — жажда жить шире и интереснее, быть любознательным и пытливым, а не самодовольным и всезнающим. Чувствовать себя более живым — значит возродить дух любительства во всем его многообразии и противостоять идеологически закосневшему миру профессионалов.

В моей взрослой жизни меня всегда привлекали ученые и писатели, своевольные поэты и противоречивые романисты, которых я называю любителями. Они будут появляться на страницах этой книги: не только Достоевский, но и Ханна Арендт, Шарль Бодлер, Вальтер Беньямин, Маршалл

Берман, Ги Дебор, Иван Иллич, Франц Кафка, Джейн Джекобс, Карл Маркс, Эдвард Саид и другие. Разными методами и в разных контекстах все эти мыслители депрофессионализировали реальность в своей жизни и произведениях. Они бросили вызов педантам, счетоводам и формалистам, смело высказываясь за независимую мысль. Они были голосом осуждения и в то же время защищали жизненные страсти и добродетели, которыми я восхищаюсь и которые даже люблю. Они могут помочь нам заново открыть удовольствие делать то, что мы любим.