Вячеслав Рыбаков - Резьба по Идеалу

Конфуцианскую утопию можно было построить.

И в ней можно было жить.

Раз за разом она оказывалась оптимальным социальным и административным устройством, способным обеспечить китайской культуре наилучшие шансы на продление себя в будущее.

Всякая попытка реализовать европейскую утопию и во времена давние (в стиле, скажем, Кальвина или Мюнцера), и в недавние, памятные нам куда лучше, падала на грешную реальность, как атомная бомба: всё выжжено, всё оплавлено, но зато потом долго светится из-за наведённой радиации.

Всякая попытка реализовать конфуцианскую утопию была полной воды лейкой в руках садовника, чей сад начал было пересыхать.

Если под этим углом зрения проанализировать лучшие советские утопии прошлого века, прежде всего — сформировавшие представления о Мире Полудня тексты братьев Стругацких, невозможно не почувствовать, что, хотя мир этот было принято полагать коммунистическим, мотивационная база людей Полудня крайне далека от мотиваций управленцев из европейских утопий (которые долгое время считались предшественницами так называемого научного коммунизма), но зато практически совпадает с мотивационной базой цзюньцзы. Ну, за исключением приверженности жёсткой и консервативной внутрисемейной иерархии, что в современном обществе не очень существенно.

Недаром Борис Стругацкий вспоминал в конце жизни: «Слова „коммунизм“, „коммунист“, „коммунары“ — многое значили для нас тогда. В частности, они означали светлую цель и чистоту помыслов. Нам понадобился добрый десяток лет, чтобы понять суть дела. Понять, что „наш“ коммунизм и коммунизм товарища Суслова — не имеют между собой ничего общего».

Всерьёз коммунар отличается от цзюньцзы лишь по двум пунктам.

Во-первых, идеальная система мотиваций распространена с управленцев на всех людей вообще.

Но ведь каждый член грядущего общества мыслился в достаточной степени сознательным, ответственным и самостоятельным. Стало быть, в рамках своей профессиональной деятельности он в любой момент мог оказаться единым в двух лицах принимающим решения и реализующим их управленцем/ исполнителем. К тому же при демократическом мироустройстве каждый и обязан быть пригоден к профессиональной управленческой деятельности. Выбрали звездолётчика членом Мирового Совета — и управляй, не халтурь.

А во-вторых — совершенствование мира переориентировано с прошлого на будущее, с навечно расквартированного на заре времён статичного идеала на динамичный идеал, бесконечно разворачивающийся в бесконечное грядущее. Главным же средством двуединого процесса познания/созидания этого идеала, то есть смыслом жизни, стал переросший в естественную потребность научный и вообще творческий поиск, служение истине; в конфуцианской модели это место занимает служение воплощающему волю Неба правителю (тоже — смысл жизни).

Однако и эти различия не имеют никакого отношения к собственно индивидуальной психологии обитателей идеальных миров; оба принципиальных различия находятся вне личного мотивационного комплекса, во внешнем социуме и в его истории.

Приходится признать, что, в отличие от утопий тоталитарных, наперебой рвущихся простой грубой силой перелопатить неправильного человека в человека качественно иного, правильного, по-настоящему гуманистические и жизнеутверждающие социальные модели, ни в малейшей степени не подозревая друг о друге и вроде бы несхожие во всём, с древности до наших дней рисуют Человека Воспитанного Творческого Деятельного Ответственного психологически однотипно.

Похоже, открытая в этих утопиях система мотиваций по самой человеческой природе является единственной, какую можно предложить в качестве заманчивой альтернативы тому мотивационному комплексу, что основан на возведённом в ранг высшего приоритета немедленном прямом самоутверждении, принявшем в наше время в первую очередь формы исступлённой бытовой агрессии и ненасытного стяжания — особенно опасные в открытом обществе, когда каждый человек то и дело оказывается сам себе управленец. Эффективность этой системы доказывает не только двухтысячелетняя история императорского Китая. Но и последние десятилетия СССР, когда пропитанная грёзой о светлом будущем активная часть так называемой трудовой интеллигенции попутно сделала свою страну одним из лидеров мирового научного прогресса. И первые десятилетия новой России, когда она же, своими открытиями и работой в НИИ и КБ не за страх, а за совесть, своей готовностью продолжать творить хоть за корку хлеба, своим стоическим противостоянием потугам сделать науку рентабельной услугой, да и в разнообразных партиях, правых и левых — кого куда занесло, оказалась едва ли не единственным препятствием для стремительного, а-ля блицкриг, тоталитарного торжества общества потребления.