Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

…Ну, да ладно. Дни бежали стремительно. Тут как раз наша пресса не выдержала напора японской: позу «губы сковородником» сменили маской искреннего»участия» в нашей судьбе. Будто не было никогда полосных полу–пасквилей с теми же тюремными фото. Будто не намекалось «на у г о л о в н ы й характер преступлений», за которые и положены вынесенные мне приговоры по У г о л о в н о м у к о д е к с у (как будто в СССР существовал кодекс политических преступлений!). За те же беспорядки на Бакинском этапе, например (?!). Ведь в нефтеналивных баржах Этапа из Баку, оказалось, люди гибли не по произволу властей. Не от организованного ими голода и удушения! Они, якобы, стали жертвой «неумелых действий руководящих чиновников БЕЗЫМЯНЛАГа и мятежа, поднятого антикоммунистическими… бандитами». Вот это вот «свидетельство» и раскрыло его авторов. Ведь именно оно — слово в слово — было записано в протоколе допроса Флейшера Макса Шлемовича, бывшего начальником Безымянлаговского продснаба во время движения Бакинского этапа. Допрос вел Моисей Саулович Минкин, помощник Рапопорта. Я видел тот протокол. Мне врезалось в память выражение: «поднятого а н т и к о м м у н и с т и ч е с к и м и бандитами». Его же вспомнил и Минкин, когда мы встретились через много лет.

И Минкин, и проведенное нами в 1956 году расследование, и материалы архива Главного Управления пограничных войск МГБ СССР показали: в 1945 году большая группа «ведущих» офицеров НКВД направлена была на Ближний Восток в распоряжение… Хаганы! В этой группе вполне могли быть и Макс Шлемович Флейшер, и политотделец Азербайджанского Управления НКВД Файнблат, сопровождавший этап из Баку. Напомню: К. Л. Файнблат (имя и отчество его в документах не расшифровывались) — зять Натана Шлемовича Флейшера, брата Макса Шлемовича. И, может, жив курилка? И родня его жива–здорова? Как же тогда с их р а с с т р е л о м грозным прокурором?! Как с возмездием?! Как с истиной: «Бессовестных судят бездушные»?! Фантазии Моисея Сауловича Минкина и Галины Белой, сестры Иды Исааковны Волынской (Начальника медсанслужбы Безымянлага)? Никоим образом: в 1956 году Сергей Егорович Егоров, заместитель министра внутренних дел СССР, отыскал для меня «Дело», которое в 1943–1944 годах вел Илья Соломонович Рапопорт, прокурор Волжской военной флотилии. В нем был приговор: всю эту мразь расстрелять…

Значит, помилование… с отправкой на… Ближневосточный фронт?! Нет! Эту сволочь конечно же расстреляли. Но наверняка в Палестину с подачи НКВД слиняла и состоявшая с ней «в деле» ее мишпоха. По принадлежности, еще до начала «репатриации», рванули сюда и толпы воров «в законе», прихватив артельные общаки, уверенные: свои не выдадут! Не ошиблись: здесь всех по–новой регистрировали. Предупреждали: вскоре понадобятся. Напрямую — в ЛЕХИ — откомандировывались «хенты», родичи воров, до завязки груженые «командировочными». Комплектовались они, как правило, из судимых до- и во–время войны за «хозяйственные правонарушения». В отличие от своих социально безупречных попутчиков, отбывавших семьями, эти выпускались в одиночку. Дети, жены, родители — в заложниках. «Командированные», груженые вылютой, работали в стартовом обеспечении разведмероприятий, на подпитке завербованного ишува, на организации антибританских акций.

Предмет особой заботы руководства НКВД и НКГБ СССР составляла скромная по численности, но безграничная по воможностям «Группа захвата» — «Кенгурушки». «Коллекционеры». Арестами 1917–1948 гг. государство «накопило» воистину неисчислимые коллекционные ценности. Русский обыватель собирал их более трехсот лет — со времени Василия Васильевича Голицына! Картотека Румянцевского музея в Москве ко времени Первой мировой войны насчитывала более 12000 столичных коллекций, собранных имперской элитой. Что до провинциальных собраний — число их перевалило за 240000. Были они, конечно, не равноценны. Однако, по справочнику Николая Николаевича Врангеля, ученого секретаря Эрмитажного музея Петрограда, «средняя» коллекция тянула на добрый муниципальный музей срединной Италии. Мирового уровня были собрания!

До 1918 года частные коллекции государством не регистрировались. И это обстоятельство погубило русского собирателя. Ведь в своем большинстве он от большевиков не бежал — не сумел или не хотел оставить Россию. Его–то новая власть методически разыскивала. Находила удачливо. И, отобрав коллекции, уничтожала.

Экспроприированные раритеты тщательнейшим образом экспертировались. Сам оценочный уровень можно представить себе только по составу комиссий — в них участвовали и академики Сергей Федорович Ольминский с Борисом Борисовичем Пиотровским, и Вера Игнатьевна Мухина с Михаилом Наумовичем Гаркави, и даже сами Михаил Васильевич Нестеров с Павлом Дмитриевичем Кориным. Конечно же, они не ведали, что творили. А сотворили они гигантской мощи фонд п л а н е т а р н о г о т е р- р о р и з м а. Причем ф о н д л ег а л ь н ы й, который ни одна контрразведка мира не имела возможности представить суду д е м о к р а т и ч е с к о й страны в качестве доказательства финансирования преступной деятельности организации или частного лица!