Я много раз говорил ему:
— Анатолий, не обращай внимания на всякие подлые заметки, статьи явно заказного характера.
Он воспринимал мои слова как товарищеское сочувствие. И продолжал переживать. Что и убавляло силу его сердца. Физически убавляло.
Я бывал у него дома. На его даче. Очень скромной и маленькой. Мы продолжали с ним встречаться и разговаривать, как говорится, по душам, ни в малейшей мере не цензурируя свои высказывания, в том числе и торопливые, может быть, слишком эмоциональные, может быть, безумные.
Последний разговор с Анатолием у нас состоялся в середине декабря, за неделю до его кончины. Он позвонил мне и сказал, что хочет приехать в Москву и встретиться со мной, чтобы обсудить возможности демократического движения. Он говорил, что готов участвовать в создании, расширении движения социальной демократии. Договорились, что он позвонит, когда вылетит из Питера. Я не удержался и спросил его.
— Анатолий, скажи, пожалуйста, о Путине пару слов. Он ответил.
— Вот приеду и обо всем поведаю, а пока скажу, что этот человек не способен на предательство. Все остальное потом, и мы распрощались. Оказалось, навсегда.
И зачем его понесло в этот Калининград? Не знаю. Анатолий Александрович был безмерно нужен России. Особенно сейчас.
Выступление на международном семинаре «Новый курс Ф. Рузвельта и современная Россия»
Москва, 14 декабря 2001 г
Уважаемые дамы и господа!
Я искренне рад приветствовать здесь наших американских друзей, приехавших в снежную Россию, чтобы обсудить вместе с российским коллегами неумирающую тему «Нового курса» Франклина Делано Рузвельта, человека, прочно вошедшего в историю как гуманист и новатор, прозорливо увидевший угрозу социальной смуты в США и сумевший предотвратить надвигающуюся социальную катастрофу.
Пять лет тому назад, в сентябре 1996 года, мне довелось принять участие в конференции в Турине на тему о наследии Франклина Рузвельта в послевоенной Европе. Я говорил тогда, что президент Рузвельт, выступив против экономической тирании, смог, проявив свойственное ему личное мужество, реформировать государственную машину в пределах основных принципов демократии.
Нам в России пришлось сначала подвергнуть слому систему диктатуры, причем ненасильственным путем, без крови, а затем уже на этом фундаменте строить экономическую структуру современного типа.
Правда, тогда я высказал впечатление — впрочем, только впечатление, — что канонизация любых успехов содержит в себе опасность страха перед изменениями, что приводит к самоуверенности.
Эдакая виртуальная Вавилонская башня. Остановить это строительство уже нельзя, да и не нужно. Реальные контуры будущего мироустройства обозначились достаточно четко: более полувека работает ООН, западная цивилизация, соединившись с японской и частично с российской, создала «восьмерку» — своего рода модель мирового правительства, действуют Международный валютный фонд, ВТО, Международный Гаагский трибунал, существует ЮНЕСКО, которая должна, в конце концов, заняться проблемой «диалога цивилизаций», чему я придаю первостепенное значение.
С введением «евро» экономически цементируется Евросоюз — своего рода Соединенные Штаты Европы; уникальное явление в мировой истории, ибо «штатами» являются суверенные государства, которые веками — от Древнего Рима и до 1945 года — воевали друг с другом.
США, Западная Европа и Япония сообща энергично ведут поиск и созидание, так сказать, гуманитарно-демократического знаменателя для всех землян. К этому процессу все активнее присоединяется и Россия, что отрадно.
Однако человечество в подавляющем большинстве своем нищенствует, голодает, миллионы людей никогда не видели врача или учителя. Рузвельт хорошо видел эту опасность.
Мы, северяне, грешны, так будем же милосердны к тем, кто голоден и умирает. Комплекс неполноценности этих людей априорно порождает у них зависть и лютую ненависть к благополучным.
И здесь возникает множество проблем, решить которые можно только вместе, но не просто «вместе» — это стало уже банальностью и означает очень часто совсем не «вместе», а «врозь». Сегодня быть вместе — значит окончательно отбросить накопившееся недоверие, предрассудки, эгоизм, корысть, и в конечном счете изгнать из себя психологию нетерпимости, которая живет, будем честны, в нас.
О степени недоверия, существовавшего между СССР и США, говорит то, что президент Рейган оказался в полной растерянности в ходе встречи на высшем уровне, когда с нашей стороны было предложено к 2000 году уничтожить все ядерное оружие. Хотя эта идея была неосуществима даже технически в столь короткий срок, американская сторона не была готова пойти на такой шаг потому, что, как заявил Рейган в личной беседе со мной, США не доверяют Советскому Союзу. Примечательна его реакция на мое замечание, что мы со своей стороны также не доверяем США. Его изумленный ответ был: «Этого не может быть!»
Читать дальше