Сергей Носов - Конспирация, или Тайная жизнь петербургских памятников-2

А поскольку прямой взгляд Анны Андреевны утратит смысл, весь грандиозный мемориал мгновенно разрушится, и каждый его элемент будет уже сам по себе. Впрочем, этого грандиозного разрушения случайный взгляд постороннего опять-таки не заметит.

Это ведь Ленину безразлично – на что смотреть. Куда бы он ни глядел – на баню, на пивную или на ту же тюрьму, – Ленин всегда самодостаточен. Ахматова, глядящая на Кресты, – это совершенно другое. Нет Крестов – нет смысла глядеть.

Конечно, возникнут новые смыслы – так не бывает у памятников, чтобы все у них целиком обессмысливалось. Возможно, во взгляде Ахматовой мы сумеем прочитать укор или даже иронию (пускай и нехарактерную для исторической Анны Андреевны).

Возьмут ли с собой в Колпино работники следственного изолятора гипсовую копию памятника Ахматовой? Полагаю, что да. Она ж у них на балансе?

А идею ансамбля, включающего эту копию, только так можно понять. Коль скоро бронзовая Ахматова не может в даль не смотреть, то и в гипсе отлитый двойник ищет дали для взгляда, а тут стена, – что же он тогда делает в следственном изоляторе? А ничего. Здесь не задают вопросов: этот памятник – заключенный.

Это даже не памятник, это тень памятника – с того берега реки.

Тень памятника относится к памятнику, как гипс к бронзе.

Или как тень Нила к самому Нилу.

Но тогда это уже не Нил никакой, а Стикс, что ли?

И глядит Ахматова так, словно видит сон, пристально всматривается в берег другой, в царство Аида, где томится ее близорукая тень. Вот вам и концепция. Вот вам и ансамбль.

Вот первый памятник Ахматовой в Петербурге. Вернее, еще в Ленинграде.

Первый Ахматовой, и он же последний вообще в Ленинграде: через четыре дня после открытия памятника Ленинград переименуют в Санкт-Петербург. Открывали памятник полторы недели спустя после провала «путча» – помните, ГКЧП и все остальное?

Не было Ахматовой в городе и вот появилась – гранитная, самозабвенная, сидит нога на ногу, руки на груди сложила… Фактор первородства в отношении морального груза еще то отягощение – тут, может быть, и не до лирических завещаний, где ставить, а где не ставить памятник. Тем более что ахматовский «Реквием», содержащий известный запрет, в школьную программу не входил, а памятник в определенном смысле школьный – он установлен в сквере перед гимназией № 209, на постаменте ясно (вернее, наоборот, нечетко) вытесано: «В ДАР ГИМНАЗИИ…» [5], – и открытие состоялось не когда-нибудь, а в первый день учебного года 2 сентября 1991-го (первое сентября было в тот год воскресеньем).

Общество еще не отошло от недавних событий и жило в предчувствии новых. Республики объявляли независимость, высокопоставленные чиновники кончали с собой, политики делали ошеломляющие заявления, коммунистической партии грозили трибуналом. Эйфория, охватившая общество, едва затухала, и далеко еще было (ну, это где-нибудь только к ноябрьским праздникам) до всеобщей апатии.

Ахматова отрешена от всего. Она вне этого места и вне этого времени. Кажется, она так и не заметит ничего – ни цветов, ни первоклассников, ни сосредоточенных родителей, ни своего в целом открытия на торжественной линейке перед входом в гимназию. У нее как будто опущены веки – чтобы убедиться, что это не так, надо подойти совсем близко и посмотреть ей в глаза (вам это надо?). Она не здесь, не с вами, не с нами (если мы с вами рядом). Но мы вовсе не претендуем на то, чтобы знать тайну ее самозабвения. Об этом памятнике мы говорим не поэтому. Есть тут одно соответствие, и опять же – оно связано с темой тени.

Подобно тому, как памятник Ахматовой на Шпалерной наделен двойником в Крестах, Ахматова перед гимназией тоже знает своего двойника: он во дворе филфака Петербургского государственного университета.

Скульптор В. И. Трояновский работал над вариантами памятника. «Университетская» Ахматова, хотя размерами и уступает «гимназической», даром что отлитая в бронзе, она вылитая та. Мотив, во всяком случае, тот же – отрешенно сидит нога на ногу, руки на груди сложила, только поменяла местами. Памятник был открыт в 2004 году.

Двор филфака – это, конечно, не Кресты, но ведь тоже обособлена, тоже изолирована от глаз посторонних… Не то плен, не то убежище.

Странно получается с памятниками Ахматовой. На Шпалерной и на Восстания – два полноростных, и оба наделены тенью.