Сергей Носов - Конспирация, или Тайная жизнь петербургских памятников-2

Сейчас я сдерживаю себя, чтобы не увлечься невероятными совпадениями, – негоже, конечно, начинать о памятнике Анне Андреевне Ахматовой с того, что иным покажется, может быть, курьезами. Но, на мой взгляд, все гораздо сложнее. Речь ведь идет о «памяти места», какой бы причудливой она ни была. И не мы эту «память» придумали.

Так вот. Ахматов и его друзья-поэты сами толком не ведали, что от них требовалось охранять. В бараке лежали какие-то сомнительные инструменты и громоздкие стройматериалы вроде бракованных древесно-стружечных плит. Барак надежно закрывался на замок. Всего ценнее был старый телефонный аппарат, благодаря которому сторож поддерживал связь с внешним миром (хорошо представляю – сам одно время работал сторожем). Когда в конечном итоге сторожам-поэтам перестали, по обстоятельствам тогдашнего времени, платить зарплату, Ахматов забрал долг натурой и увез к себе на дачу грузовик древесно-стружечных плит. Сторожить уже было нечего и, главное, не за что, если под этим «что» понимать зарплату.

Но все-таки – что же они там сторожили?

Получается, сами того не зная, они охраняли место будущего памятника Анне Ахматовой. И только.

От кого? Почему? Зачем?

А может быть, сами опять же того не зная, несли какую-то немыслимую стихотворную службу – на месте будущего памятника Ахматовой. Как невольные, что ли, жрецы. Как, что ли, шаманы.

Спросил Алексея Ахматова, не было ли тогда чего-нибудь особенного. Он ответил, не задумываясь: «Голоса». – «Какие голоса?» – «Ну, поздно вечером, ближе к ночи – с того берега голоса. Там с улицы родные заключенных выкликивали, чтобы подходили к окнам с решетками».

Вон оно как. Не так давно мы с товарищем побывали в Перми и решили там посмотреть на речку с удивительным названием Стикс (это настоящее, географическое название). Нашли. Стикс оказался речушкой почти высохшей, местами загнанной в трубу, – мы бродили в овраге, в камышах, перешагивая Стикс; слева от Стикса была тюрьма, справа – кладбище. Вот тогда мы и услышали, как с кладбища, с возвышения – через Стикс – родные резкими громкими голосами выкликивают заключенных в тюрьме.

Представляю как здесь. Летний вечер. Город притих. Над Невой чайка летит. Поэт, охраняющий неизвестно что, вынес табуретку на природу. Сел в густой и высокой траве. Музу ждет. А тут – с того берега – выкликают.

Нет, от темы Крестов здесь никуда не уйти.

Чтобы видеть Кресты, Ахматова отвернулась от офицерского корпуса казарм Кавалергардского полка, а там по краям колоннады с незапамятных времен стоят никем не замечаемые Марс и Беллона – обоих не пощадило время, у Марса нет руки по локоть, у Беллоны отсутствует кисть – такими ли должны быть боги войны? [4]Но Беллона еще и богиня подземного царства. Ее владения – здесь. Это не улица, не переулок, не площадь, не двор, это крыша подземной стоянки – там внизу пустота, подземелье. Покалеченная гипсовая богиня мрачно следит за элегантной стройной женщиной, образцово отлитой в бронзе, даже не догадывающейся, чьи владения у нее под ногами.

Еще одна скульптурная пара, внешне напоминающая сфинксов (но не имеющих отношения ни к Греции, ни к Египту), расположилась прямо по взгляду Ахматовой. Вряд ли эти острогрудые существа, появившиеся здесь более чем за десять лет до Ахматовой, догадываются о присутствии кого-либо еще рядом – они обречены смотреть друг на друга, причем только одним глазом, принадлежащим как бы живой стороне головы; с другой стороны головы, обращенной к Неве и тюрьме, у каждого вместо лица оголение черепа с пустой глазницей. Это, как известно, памятник «Жертвам политических репрессий».

Таким образом, Ахматова как памятник в окружении античных богов и неведомых тварей, порожденных фантазией Шемякина, единственная, кто представляет здесь род человеческий. Впрочем, и она, по замыслу скульптора Галины Додоновой, должна ассоциироваться с египетской богиней: «Изида, идущая по Нилу в поисках тел мужа и сына» (все-таки, наверное, мужа – с сыном у Изиды другая история). Невпопад вспоминается сразу, что вторым браком Ахматова была за египтологом (но памятник не про это и не про этого мужа), а в конце жизни переводила поэзию Древнего Египта (и, как рассказывают, часть работы уступала как раз сыну), есть среди переведенных текстов и «Плач Исиды по Осирису»… «Небо смешалось с землей. Тень легла на землю. / Сердце мое горит от злой разлуки…»